Адам Робертс - Соль
Потом я вставал и совершенно голый шел за завтраком, и мы ели в постели, разбрасывая крошки и проливая кофе на одеяло — опять-таки смеясь, как дети. Затем Турья одевалась и уходила на ферму, а я отправлялся на симуляторы, где снова и снова прорабатывал технику укладывания асфальта. После полудня мы бродили по общежитию, просто болтая о том о сем, или лежали под деревом на гусином дворе.
Она скорее всего перестала принимать контрацептивы в первую же неделю, судя по тому, как скоро мы зачали ребенка. Естественно, мне любимая ничего не сказала, да и не было причин рассказывать о таких вещах. Это только ее личное дело. Но может, что-то да значила та быстрота, с которой она приняла решение.
После ухода Турьи в женское общежитие я много размышлял над ее поведением. Я знал, что она еще ни разу не прекращала принимать противозачаточные средства, ни с одним мужчиной, и чувствовал себя польщенным.
Она ничего не сказала о ребенке, и в течение нескольких месяцев я понятия не имел об эмбрионе внутри нее, и мы продолжали резвиться как подростки. Турья получила новое назначение, ее перевели с фермы на установление дипломатических отношений и программирование. Я в конце концов настолько устал от симуляторов, что почел за благо начать работать по-настоящему. Большинство дорог из Истенема в остальные поселки уже были закончены, и там моя помощь не требовалась, поэтому я мог строить где угодно. Или вообще ничего не строить, но тогда бы умер от тоски.
Итак, я взял небольшую машину и поехал на север, вдоль берега Арадиса, убирая с пути мусор с помощью маленького крана и расставляя дорожные знаки. Это делается быстро, и через несколько дней все было готово. В Алсе я позвонил шахтерам и сообщил, что собираюсь прокладывать дорогу, но оператор только пожал плечами: они перевозили добытые минералы в поселки по воздуху и в новой трассе не было нужды. Но гонять шаттлы туда-обратно — это напрасная трата энергии, лучше провести дорогу, которая пригодится и в будущем.
В конце концов, они не слишком активно возражали, а когда появились планы и чертежи, спорить со мной никто не стал. Поэтому на следующей неделе я оказался далеко от Алса и еще дальше от Турьи.
Двигатель катка — точнее, перестроенных и усовершенствованных шасси от шаттла — завелся легко, и машина направилась на север: днище агрегата подо мной мерно скребло по соли. В первый день понадобилось все мое внимание, чтобы не наткнуться на сельскохозяйственного робота, оставленного лежать в поле, или на чей-то дом (грязная маленькая земляная хижина, обычно с несколькими булыжниками сверху для защиты от радиации).
На второй день места поселений остались позади, и появилось больше времени для осмотра окрестностей. Все утро я любовался панорамой: темные воды моря с размытыми берегами, покрытыми зеленой дымкой, ярко сверкали в лучах восходящего солнца. Справа возвышался Истенем, со спрятанными в нем домами и складом металла, как диковинный сугроб. К северу вырастали горы, пиков становилось все больше и больше, пока они совсем не скрыли от меня комплекс общежитий.
На ленч я ел пасту или жевал переработанный хлеб и, краем глаза следя за дорогой, сочинял изысканные, цветистые послания Турье. О том, что она зажгла огонь в моем сердце, что жду не дождусь встречи, рассказывал, что хочу сделать, когда мы снова будем вместе. Обычный любовный бред. Я отсылал их после ленча, а Турья получала запись сразу же, потому что по утрам работала на телекоммуникациях. Она никогда не отвечала, ответы не в ее стиле, но принимать послания ей наверняка нравилось.
После обеда я читал. Иногда выходил из машины и шел рядом, в маске и с фильтрами в носу. Но снаружи нечего было делать и не на что смотреть, а подвергать себя воздействию радиации без причин глупо. Ранним вечером я снова любовался природой. Солнце теперь пряталось за горами, и палитра красок менялась совершенно. Восточная часть Себастийских гор окрашивалась в темные насыщенные цвета, их очертания становились четкими. Кварцевый гранит отливал ржаво-красным, кое-где проглядывали томатного цвета прожилки. Арадис казался чернильным в тени гор и фиолетово-синим — вне нее. Справа прямые лучи открывали белые пятна соли на граните цвета человеческой кожи.
Потом я останавливался и задраивал люки. Дьявольский Шепот не мог меня достать, но каждый раз не оставлял своих попыток, пытаясь перевернуть каток, кидая в окна соль, твердую, как гравий. Когда ветер утихал, я снова заводил машину и, поставив управление на самый чувствительный автопилот, заваливался спать. Механизм будил меня в среднем по три раза за ночь — к примеру, из-за камня размером с кулак, попавшегося на пути, или вообще без причин. Но я не возражал против такого вторжения в мой покой, не пытался перевести прибор в более жесткий режим работы. Лучше буду мучиться бессонницей, чем сломаю машину, врезавшись в огромный валун.
На пятый день я прибыл к шахте и встретился с рабочими. Оказалось, что там довольно счастливо живет целый поселок, около ста человек. Многие разбились на парочки, некоторые женщины носили детей. Наверняка люди обменивались назначениями с другими алсианами, чтобы оставаться вместе на руднике. Или наряд сюда получали только избранные.
Манера меняться работой возмущает меня, как и большинство из первого поколения алсиан, хотя подобный подход чрезвычайно популярен среди молодежи. Принимая во внимание мое отличное настроение из-за начавшихся отношений с Турьей, можно понять, почему с моей подачи не поднялся скандал. К тому же все были явно довольны положением, и, оказавшись единственным возмущенным, я рисковал собственной шкурой. Жизнь на этой шахте мне быстро наскучила, буквально через два дня. Помощь рабочим можно предложить, только предварительно проучившись на симуляторах определенное время, что меня не особо привлекало. Я отправился дальше, проложил дорогу к следующему руднику, где разрабатывали пласт серебра, уходившего в сердце горы. По ходу работы образовалась широкая дыра у самого подножия пика, рабочие приспособили ее для игры в футбол.
Я присоединился к команде, обрадовавшись возможности поразмяться после долгого сидения в кабине катка. Чуть позже меня угораздило подраться со специалистом по бурению, который обвинил меня в самовозвеличивании, скорее всего имея в виду мое видное положение в качестве эксперта по креплению в комете во время путешествия. Странно, я свято верил, что после приземления обо мне никто и не вспоминал. Но этот человек — некий Лихновски — кричал, ругался и шипел в мою сторону. Вначале я пожал плечами и попробовал отойти в сторону, но он последовал за мной и попытался воспользоваться алюминиевой палкой в качестве пики.
