Николай Чадович - Евангелие от Тимофея
– Может, погасить факел? – так же шепотом спросил я.
– Не надо. Кротодав дальше своего рыла не видит. Зато уж слух у него… Стук сердца за сто шагов слышит.
Мы на цыпочках двинулись вверх по тому самому ходу, из которого тянуло свежестью, миновали две или три развилки, пересекли обжитый термитами круглый зал и ступили под своды нового тоннеля – высокого и узкого. «Арочный ход», – не оборачиваясь, пояснил Шатун. Возле каждого поворота он на секунду задерживался и внимательно осматривал стены. Зверек верещал не переставая и бился в руках Головастика.
Внезапно Шатун подал нам знак остановиться. Пальцем он подцепил со стены комок розоватой, жирно отсвечивающей слизи и понюхал ее. Зверек при этом взвизгнул, словно его кольнули шилом.
– Кротодав, – констатировал Шатун, вытирая пальцы о шерсть на груди. – Недавно прошел здесь. В ту сторону. – Он указал в направлении нашего движения. – Поворачиваем!
Уже не заботясь о соблюдении тишины, мы побежали по своим следам обратно. Спустя минут десять плотный и горячий поток воздуха, похожий на тот, что гонит перед собой по тоннелю вагон электрички, догнал нас.
– Бежим быстрее, – крикнул Шатун. – Он возвращается. Возле первой развилки остановитесь!
Едва только мы успели достичь ближайшего разветвления, как Шатун опустился на колени и по самую гарду загнал в пол один из ножей острием вперед.
– Вот он, – взвигнул Головастик, и я увидел, что прямо на нас по тоннелю, целиком заполняя его, надвигается розовая масса, похожая на ком сырого, только-только ободранного мяса.
– Стойте на месте и кричите! – приказал Шатун. – Кротодав должен услышать нас. Только когда до него останется три шага, бросайтесь в боковой ход. Он не успеет повернуть за нами.
Розовая гладкая плоть раскрылась трубой, по всей окружности которой сверкнул тройной частокол острейших серповидных клыков. Каждый из них мог стать лезвием отличнейшего топора.
Нож в единый миг исчез под тушей кротодава. Раздался омерзительный звук, похожий одновременно и на скрежет тормозящего локомотива, и на треск разрываемого брезента. Мы кучей свалились в боковой коридор, факел все еще продолжал гореть, и я словно зачарованный наблюдал, как в метре от моего лица проносится лоснящийся, тугой бок чудовища.
– Бежим! – Шатун рывком поставил меня на ноги. – В этом ходу кротодаву не развернуться. Он будет пятиться и снова располосует кишки. Жаль только, что клинок пропал.
Сделав по лабиринту порядочный крюк, мы снова проскочили хорошо запомнившийся мне круглый зал и влетели в тот самый тоннель, где накануне собирались переночевать. Стены его блестели, словно смазанные салом.
Тяжело дыша, мы остановились. Яган беспомощно оглядывался по сторонам. Головастик машинально поглаживал окоченевший труп несчастного зверька.
– Здесь их без счета, – сказал Шатун. – Такого я еще не видел. Кто-то специально всполошил кротодавов… А у меня остался всего один нож. – Впервые я почувствовал в его тоне усталость и тревогу. – Сейчас они всем скопом накинутся на подранка. Значит, у нас есть немного времени. Надо выбираться наружу. Бросайте все: еду, факелы.
Мы бежали, а вернее, из последних сил ковыляли навстречу слабому потоку воздуха, и спустя некоторое время мне стало казаться, что темнота в тоннеле будто начала редеть.
– Я, кажется, вижу свет, – прохрипел Головастик. – Уже немного осталось…
– Это свет из отвесного лаза в потолке, – объяснил Шатун. – Через него мы не выберемся. А до выхода еще не одна тысяча шагов.
– Я и сотни не сделаю, – пробормотал Яган. – Еще чуть-чуть – и сердце разорвется! Давай отдохнем немного.
– Нельзя. Не хочу вас пугать, но, кажется, один из кротодавов уже гонится за нами.
Слова Шатуна подхлестнули нас, но ненадолго. Всему есть предел. Как говаривал Головастик, без головы не споешь, без ног не спляшешь.
– Нож, – задыхаясь, крикнул Яган. – Зачем ты его бережешь? Втыкай скорее! Мертвому он уже не пригодится!
– Нож здесь не поможет. В этом ходу до самого конца нет ни единой развилки. Кротодав даже с распоротым брюхом легко настигнет нас.
– Выручи! – взмолился Яган. – Только один этот раз. Самый последний! Выведи наружу. А там я уже сам обо всем позабочусь.
Мы миновали луч света, вертикально падавший из отверстия в потолке. Тоннель в этом месте сужался горбатым наплывом смолы. Шатун остановился и прижался к нему ухом.
– Я постараюсь сделать все, что смогу, – сказал он. – Только вы не останавливайтесь… Бегите… Идите… Ползите… Но только вперед! Все время вперед!
Он принялся долбить ножом этот твердый, но достаточно хрупкий струп, едва-едва успевший затянуть одну из многочисленных ран на теле занебника. Я понял план Шатуна и ужаснулся: на погибель одному чудовищу он вызывал другое, еще более беспощадное и разрушительное.
Пошатываясь и цепляясь за стены, мы втроем брели вверх по крутой лестнице, стертой многими тысячами босых ног. В тоннеле становилось все светлее. Его стены и пол покрывали растения – не бледные, рахитичные порождения мрака, а вполне обычные для нижних ветвяков мхи и стосвечники. Настойчивый, частый стук ножа был уже едва слышен. Наконец впереди обозначилось яркое, жемчужно-серое пятно. И почти в тот же момент нас толкнул в спину горячий вихрь, пахнущий мускусом, звериным потом и падалью. Позади что-то грохнуло и заревело. Ступени под ногами завибрировали. Нас догоняли.
Однако это был не кротодав, а уже почти потерявший силу поток холодного и сладковатого сока. Дотянув нас до конца тоннеля, он перехлестнул через его край и иссяк.
А затем наступило затишье.
Сок, негромко бурля, уходил вниз, и это означало, что тоннель свободен, что туша кротодава выбита из него, как пробка из бутылки с шампанским.
– А где же Шатун? – растерянно спросил Головастик.
Он опередил меня совсем ненамного. Точно такой же риторический вопрос готов был сорваться и с моих уст.
Три радуги – одна ярче другой – зажглись в мутной пустоте, и туман вдруг стал прозрачен на многие километры вокруг. Словно серые бумажные самолетики, скользили вдали силуэты косокрылов. На пределе зрения обозначился ствол ближайшего занебника, похожий на мрачный узкий утес, у которого неизвестно отчего выросли длинные, растопыренные во все стороны руки. Небо над нами застилал ветвяк, другой торчал метров на пятьсот ниже. Волшебные блики света высветили ниточки ровняг, лоскутки плантаций, пятнышки поселков.
Время шло, а мы, словно куры на насесте, все еще сидели на узеньком карнизе рядом с круглой дыркой тоннеля. Казалось, еще немного – и оттуда выйдет Шатун, как всегда сдержанный, как всегда невозмутимый. Радуги, постепенно тускнея, поднимались ввысь и вот – разом погасли. Серая тень словно покрыла Вершень.
