Колин Уилсон - Философский камень
В наши эксперименты входило проверить, влияет ли как-то это состояние блаженства на общее самочувствие Дика. До происшествия у него случался бронхит, а зимой простуда, в остальном же он был исключительно здоров. После происшествия бронхит исчез полностью, и простуда почти совсем перестала донимать. Мы решили начать с того, чтобы Дик у нас простудился. Литтлуэй запросил у Бирмингемского исследовательского центра простудные вирусы, и мы ввели Дику солидную дозу. Через полсуток из носа и глаз у него потекло. Мы лечили его обычными средствами: аспирином, витамином С, горячим молоком, и простуда через девять дней прошла. Протекала она у него самым обычным образом, никак не отражаясь на его восприятии музыки и ярких цветов. Дику доставляло удовольствие слушать музыку на очень большой громкости (для этого использовалась аппаратура Роджера), хотя через какое-то время он начинал жаловаться на головную боль и сильно бледнел.
От матери Дика мы узнали, что ему всегда особенно нравилось Рождество. Он обожал рождественские открытки со снежинками, снегирями и почтовыми каретами, любил звон колоколов, а любимой рождественской песней у него была расхожая «Белый падает снежок, колокольцы звонкие» со словами такими же до тошноты сентиментальными, как и само название. В особенности Дику нравилась игрушка: наполненный водой стеклянный шар с маленькими снежинками, домиком и парой елочек; если шар встряхнуть, снежинки начинают как бы медленно падать вокруг домика.
Первые наши эксперименты шли параллельно с теми, которые проводил Маркс с алкоголиками и стариками. Комната в доме была оборудована под кинозал. Когда у Дика разыгралась вторая по счету простуда, так что ему приходилось поминутно сморкаться, мы устроили для него киносеанс на рождественскую тематику: на темном бархатистом фоне зимнего неба тихонько падает снег, кротко светятся окна сельских домиков, всюду наряженные елки, в и ангелочки в белых рубашонках поют «Сочельник», а следом звучит «Белый падает снежок, колокольцы звонкие».
Сцена оказалась трогательней, чем я ожидал (я сам, по сути, все и готовил). Но я совершенно не был готов к эффекту, какой это зрелище произведет на Дика. Света было достаточно, чтобы уследить за его реакцией. Будь тело Дика из сахара, оно бы непременно лужей растеклось по полу. Я едва не буквально видел волны переполняющих его эмоций, а там он и вовсе позабыл обо всем, что его окружает. Лицо его сделалось таким первозданно невинным, что мне стало как-то даже стыдно за то, что я так манипулирую чувствами парня. Интересный был вид — надо было заснять это на пленку. Время на глазах все равно что потекло вспять, превращая взрослого в ребенка, словно в фильме «Портрет Дориана Грея», где главный герой на глазах, кукожась, превращается в старика. Происходило волшебное преображение. Мне самому детство вспомнилось так живо, что минут пять я ничего толком не мог наблюдать; сам с трудом сдерживался, чтобы не зашмыгать носом. Сосредоточившись наконец снова, я увидел, что Дик плачет, да так, что ему теперь просто не до экрана. Я как следует высморкался, и тут фильм кончился. Литтлуэй включил свет. Минут примерно пять Дик сидел совершенно не шевелясь. Потом он, похоже, вспомнил о нашем присутствии. Вскочив, до боли стиснул мою и Литтлуэя руку и со всей истовостью сказал:
— Вы оба хорошие люди. Вы хорошие люди.
Мне стоило труда втиснуть ему градусник, чтобы измерить температуру. Неудивительно: она повысилась.
Так вот, наутро простуда сошла почти на нет. Казалось маловероятным. Она должна была достигнуть своей третьей стадии: осипший голос, воспаленное горло, сгущение носовой слизи и так далее. А произошло так, будто часы прыгнули на несколько суток вперед.
Еще через день от простуды не осталось и следа. Мы сдержали порыв поздравить друг друга. Могла произойти какая-нибудь ошибка. Может, вирусы оказались недостаточно сильными, или организм выработал частичный иммунитет после прошлой простуды. Эксперимент через неделю-другую следовало повторить. Тем временем мы усердно продолжали другие эксперименты. Хотя, думаю, никто из нас не сомневался, что никакой ошибки или случайности здесь не было. Я видел лицо Дика во время сеанса и сразу после него. Он заново пережил невинность детства — с той, возможно, остротой, какой в детстве никогда не испытывал, — почувствовав в итоге с полной, твердой убежденностью, что все вокруг исполнено безраздельной доброты. Итог предсказал бы любой «христианский ученый»[112]: мгновенное избавление от простуды.
Следующие три месяца Дик согласился на эксперименты с простудой, крапивницей, свинкой и корью. Результаты первого эксперимента подтверждались до определенной степени. Обнаружилось, что вводимое «постижение ценности» действовала еще и истощающе; Дик после него чувствовал себя эмоционально опустошенным. Из этого следовало, что физическое истощение может приходиться в пику эмоциональной терапии. Но все равно, результаты были замечательными. Мы постоянно поддерживали связь с Марксом (он пришел в неимоверное волнение и хотел, чтобы мы оба летели в Нью-Йорк читать перед Американской ассоциацией психологов). Литтлуэй отклонил предложение, заявив, что эксперимент завершен лишь наполовину.
К концу августа Дик сделался вялым и начал жаловаться на головные боли. Мы решили растянуть эксперименты на несколько недель. Для восстановления сил Дика в промежутках мы использовали «черную комнату»: по тридцать-сорок часов кряду он спал в полной тишине и темноте, просыпаясь посвежевшим. Теперь же и «черная комната», похоже, перестала давать эффект. Мы с Литтлуэем задумались, не угнездился ли у Дика в организме какой-нибудь вирус. 10-го сентября мы поместили его в городскую клинику Лестера на тщательное медицинское обследование.
Рентген показал, что у Дика прогрессирует опухоль головного мозга. Известие нас обоих потрясло, даром что хирург уверил, что, судя по размеру, опухоль зародилась еще до начала экспериментов. В нас же обоих вселилось одно и то же подозрение: эксперименты, ускорявшие поправку от простуд и кори, вместе с тем, ускоряли и развитие опухоли.
Следующие шесть месяцев изложены в книге у Литтлуэя, для меня же, должен признаться, тема эта слишком тяжела. Даже краткий временной срез тех событий трудно описать. Я, безусловно, (мы оба) относился к Дику с симпатией; но я еще и был уверен, что он служит доказательством моей теории. Все, казалось бы, складывалось один к одному. Из-за происшедшего инцидента он неизбывно пребывал в состоянии П.Ц. Не надо было давать ему ни мескалина, ни ЛСД. Все наши эксперименты подтверждали результаты Маркса. Болезни, на избавление от которых требуются недели, проходили в считанные дни. Следя взором за Диком, когда тот прогуливался по саду, я то и дело ловил себя на мысли: а не удастся ли нам действительно изыскать какой-нибудь способ измерить у него метаболизм, доказать, что он замедлился, что с «постижением ценности» он фактически пошел вспять? Получается же, это были всего-навсего грезы о «спасении рода человеческого» и тому подобное. Теперь все это рассыпалось, как карточный домик... По моей теории, опухоль мозга здесь попросту исключалась. Я считал (как считаю и сейчас), что рак — результат внезапного «пробоя» жизненной активности, при котором определенная часть человеческого тела обособляется в отдельный организм в случае, когда какой-то провоцирующий раздражитель — ушиб, например, — дает ему укорениться. «Постижение ценности» воздействует на подъем жизненной силы, чем же иначе ускоряется поправка от болезни? Тогда как может «постижение ценности» привести к раку? Абсурдный парадокс или просто моя теория — полнейший вздор.
