Евгений Гуляковский - Лабиринт миров
– Если бы мы знали, каковы эти реалии! Обломки корабля врезались в атмосферу Земли с огромной скоростью, примерно двенадцать километров в секунду. Они все должны были сгореть в верхних слоях стратосферы. Но этого не случилось, по крайней мере, в двух случаях.
Мне удалось обнаружить в архивах отчет метеорного патруля. Два обломка достигли поверхности нашей планеты. – Вакенберг щелкнул переключателем проектора, и изображение на голограмме сменилось.
Теперь перед сидящими в зале появилась Земля, снятая из космоса. Отчетливо было видно, как два огненных следа протянулись к ее поверхности.
– Это случилось в день гибели «Орешка». Траектории, рассчитанные мной, не оставляют сомнений в том, что это обломки корабля.
Теперь в зале стало тихо. Лишь Диньков, все еще не до конца усвоивший важность этого открытия, спросил:
– И что же из этого следует?
– Один из этих двух болидов упал в районе села Белуги. Именно здесь сорок лет спустя обнаружился наш космический гость. Скорее всего болид, сумевший выдержать удар об атмосферу, а затем и о поверхность Земли, содержал в себе некий зародыш этого существа.
Сорок лет понадобилось ему для того, чтобы прорасти и набраться силы. Мы начали действовать слишком поздно. Если бы эти данные сразу же были предоставлены ученым нашего института, мы смогли бы уничтожить зародыш в самом начале его развития. Но они были засекречены и пылились в архивах до сегодняшнего дня.
Вашей правительственной комиссии было бы неплохо разобраться в том, кто несет за это ответственность. – Вакенберг бросил камень в огород Калугиной. Та возмущенно вскинулась, но промолчала. Ей было хорошо известно, что историей, связанной с гибелью «Орешка», занимался, по поручению бывшего президента, молодой аспирант парламентской академии Диньков. Сегодня даже намек на это обстоятельство мог стать смертельно опасным.
– Сейчас поздно искать виноватых в этой архивной истории. На нас возложена гораздо более важная задача – защитить Землю от инопланетного захватчика. – Диньков, похоже, искренне считал, что его прошлые дела не имеют никакого отношения к сегодняшнему дню, и уж, во всяком случае, он хорошо понимал, что его сегодняшнее положение полностью защищает его от старых промахов. – Давайте покончим с этим и перейдем наконец к делу! Комитет не может уделять столько времени вашим архивным изысканиям!
– Вы забыли о втором болиде. – И снова в зале установилась заинтересованная тишина. – Его траектория заканчивается в районе пустыни Кызылкум. Там нет никаких поселений. Но анализ геофизической съемки показывает, что там нет и никаких энергетических аномалий. Если бы это была вторая спора, она бы уже дала о себе знать.
– Вот и прекрасно. Значит, она погибла во время удара о поверхность Земли. Одной проблемой меньше.
– Егоров писал в своем отчете о каком-то оружии, способном остановить космического агрессора. Что, если второй болид имеет к этому отношение?
– Ваша неуемная фантазия нашла бы себе гораздо лучшее применение в области литературы! Повторяю, Егоров был отравлен наркотиком, и его отчет…
– Оставим в покое мертвых. Давайте заниматься сегодняшними делами. Что бы там ни упало, мы обязаны исследовать этот район. А если там все же находится вторая спора? Что, если она до сих пор пребывает в анабиозном состоянии? Что, если она проснется?
– Вот вы этим и займитесь! – закончил дискуссию Диньков, именно так, как того хотел Вакенберг, изучавший, кроме чистой математики, еще и человеческую психологию.
Он правильно выбрал момент для своего сообщения. Он предположил, что именно сейчас, когда события набирают темп, Динькову понадобится повод, чтобы избавиться от его присутствия в комитете. Он предоставил ему этот повод и не ошибся.
– Передайте свое право голоса в комитете кому-нибудь из его членов и можете отправляться в свою экспедицию! Мы здесь, занимаясь скучными повседневными делами, с нетерпением будем – ждать ее сенсационных результатов!
Taken: , 1Глава 12
Близился рассвет. Ущербная третья луна уже касалась горизонта, а на востоке неторопливо разгоралась фиолетовая заря.
У Андрея были все основания гордиться ночным боем и своей выдержкой, позволившей ему успешно проделать этот тяжелейший поход через пустыню. С тех пор, как они покинули замок, Алан не остановился ни разу и не обращал на Андрея никакого внимания, словно забыл о его существовании. Юноша считал, что победитель ососа заслуживает лучшего отношения, и, обидевшись, решил первым не нарушать затянувшееся почти на весь ночной переход молчание, как бы ему ни было трудно.
Наконец, когда Андрею казалось, что никакая сила в мире не сможет его заставить сделать еще один шаг, Алан остановился, взглянул на посветлевший за их спинами горизонт и сказал:
– Сейчас мы сделаем привал, но совсем небольшой. Схватка с ососами отняла у нас слишком много времени. Ты знаешь, какой будет температура в этой пустыне, когда взойдет солнце? – Андрей, не желавший скрывать свою обиду, лишь молча отрицательно покачал головой. – По вашей температурной шкале к обеду она достигнет трехсот градусов.
– По какой шкале? У нас их две.
– Это не имеет никакого значения, по любой из них живое существо, оказавшееся в дневные часы на открытой местности, погибнет через несколько минут. Вот почему я так спешил. Нам еще идти не меньше часа, и солнце догонит нас… Правда, утром, пока оно наберет силу, у нас еще останется небольшой резерв времени, но это будет самая трудная часть перехода.
Ничего не ответив, Андрей развязал тесемки на бурдюке, мимоходом удивившись тому, что в сверхтехнологичном мире Алана существуют такие простые вещи, как этот бурдюк с кожаными тесемками. Наверно, Алан слышал все его мысли, потому что сказал:
– Кожаные емкости сохраняют прохладу и естественный вкус воды гораздо лучше современных термосов. Да их и нет. Многие вещи утрачены безвозвратно… Мне не нужна вода, в нашем городе не осталось биологически активных индивидуумов.
«Все-таки он робот, холодный и бездушный робот. Он выполняет свою программу, и ему нет до меня никакого дела», – подумал Андрей. В бурдюке оставалось еще много воды, и он позволил себе налить на ладонь немного драгоценной жидкости и растереть ею лицо – стало немного легче.
Песок окрасился в фиолетовый цвет неба. Воздух, несмотря на легкий утренний ветерок, оставался совершенно прозрачным, и пустыня просматривалась до самого горизонта. Вокруг не было видно ничего, кроме удручающе однообразных песчаных барханов, уже сейчас утомлявших глаза своим назойливым праздничным сверканием.
