Джордж Р. Р. Мартин - Бегство охотника
— Что это за звук, который ты производишь? — поинтересовался Маннек, оборвав его воспоминания.
Рамон нахмурился.
— Я просто свистел, чудище. Так, песенка.
— Свистел, — повторил инопланетянин. — Это еще один язык? Я не понимаю его, хотя разбираю в нем структуру, упорядоченность. Объясни смысл того, что ты говоришь.
— Я не говорил ничего, — возразил Рамон. — Это музыка. У вас нет музыки?
— Музыка, — произнес Маннек. — А. Упорядоченный звук. Я понял. Ты получаешь удовольствие от выстраивания звуковых последовательностей. У нас нет музыки, но эта функция представляет математический интерес. В некотором роде она является отображением течения. Ты можешь продолжать свистеть музыку, человек.
Рамон не последовал предложению инопланетянина. Вместо этого он забросил наживку еще раз. Первой на удочку попалась тварь, какой Рамон еще ни разу не видел. Ничего странного: в сети Диеготауна и Лебединой Отрыжки до сих пор то и дело попадались неизвестные виды, так мало еще знали земляне о Сан-Паулу. Это оказался похожий на серый пузырь обитатель речного дна, на чешуе которого там и здесь виднелись белые, похожие на нарывы припухлости. Он злобно шипел, когда Рамон снимал его с крючка, и тот с отвращением бросил его обратно в воду. Пузырь исчез с громким всплеском.
— Почему ты выбросил пищу? — спросил Маннек.
— Это не рыба, это чудовище какое-то, — ответил Рамон. — Как ты.
Он нашел еще жука, и они продолжили свое бдение у реки, а ночь медленно сгущалась вокруг них. Небо над лесным куполом приобретало ярко-фиолетовую окраску местного заката. В небе плясали сполохи северного сияния — зеленые, голубые, золотые. Глядя на них, Рамон испытал вдруг чувство покоя, какой всегда сообщала ему дикая природа. Даже в плену, в рабстве, с торчащим из шеи сахаилом, он не мог не восхищаться необъятным, полным красок и танца небосклоном.
Спустя несколько минут Рамон поймал наконец жирную, белую с алыми плавниками рыбу-нож. Выдернув ее из воды, он оглянулся на Маннека и при виде его склоненной набок от любопытства физиономии покачал головой.
— Музыки у вас нет, настоящую еду вы не едите, — задумчиво пробормотал он. — Мне кажется, вы все-таки ужасные зануды. А как насчет секса? Хоть это у вас есть? Ну, трахаетесь вы вообще или нет? И кстати, ты парень или девица?
— Парень, — повторил инопланетянин. — Девица. Эти понятия к нам неприменимы. Половое воспроизводство примитивно и неэффективно. Мы давно миновали эту стадию.
— Вот и жаль, — заметил Рамон. — Вот что значит — зайти в развитии слишком далеко! Что ж, зато, пожалуй, мне не стоит бояться того, что ты залезешь ночью ко мне в шалаш, ведь нет? — Он ухмыльнулся, глядя на полное непонимания лицо инопланетянина, и побрел обратно в лагерь. Маннек молча шагал следом.
В лагере он быстро раздул не до конца прогоревший костер и изжарил рыбу, жалея при этом, что у него нет ни чеснока, ни перца натереть тушку. Тем не менее рыба была теплой и сочной, и съев половину, Рамон завернул остаток в листья про запас. Потом он сидел на корточках у костра и сонно зевал, чувствуя себя сытым и даже до странного удовлетворенным, несмотря на свое незавидное положение и жуткого спутника.
Тот не задавал новых вопросов и не требовал от него никакой ерунды. Окончательно отяжелев, Рамон забрался в сооруженный полицейским шалаш и, положив голову на руки, позволил себе забыться сном, почти не думая о том, что чудище никуда не делось и наблюдает за ним.
Пусть его наблюдает. Каждый час, что инопланетянин проводит здесь, с ним, повышает шансы того, что преследовал Рамона, а сейчас сам сделался преследуемым. Того, кого инопланетяне не превратили в свою куклу. Того, кто не убивал европейца. Того, кто до сих пор свободен.
Глава 8
Утро следующего дня выдалось холодным, но ясным. Рамон просыпался медленно, сознание включалось настолько постепенно, что грань, отделяющая сон от бодрствования, даже как-то не запечатлелась. Но и проснувшись окончательно, он оставался лежать неподвижно, завернувшись в халат, наслаждаясь звуками и запахами утра. В этом странном инопланетном халате было тепло и уютно, однако морозный уличный воздух щипал лицо, принося с собой отчетливый аромат корицы — так пахнут местные ледокорневые леса. До Рамона доносились журчание ручья, птичий щебет и далекий, гулкий крик дескасисадо, возвращавшегося к себе в логово после долгой ночной охоты.
Шевелиться Рамону не хотелось, даже несмотря на то, что тело затекло от сна на твердой каменистой земле, а мочевой пузырь почти болезненно требовал опорожнения. Очень уж мирно лежалось ему здесь — мирно и как-то привычно. Неудобства казались ему привычными, почти родными. Сколько раз просыпался он вот так в лесу после тяжелой работы? «Много, — подумал он. — Слишком много, точно и не упомнишь».
Можно было даже притвориться, будто это утро ничем не отличается от тех, предыдущих, что ничего не изменилось, что вчерашние события — всего лишь дурной сон. Он потешил себя этой мыслью еще пару минут. Это была, конечно, ложь, но ложь утешительная, поэтому он не спешил с пробуждением. Потом он открыл глаза и обнаружил, что смотрит сквозь щель в шалаше на запад. Высокие ледокорни, тронутые рассветными лучами, казалось, переливаются лазурным сиянием. А дальше, за ними, далеко на юго-западе еще висело на небосклоне несколько звезд, быстро тускневших по мере того, как вставало солнце: Поклон Скрипача, самое яркое из северных созвездий, давшее название Прыжку Скрипача — самому южному месту, с которого можно его разглядеть. Рамон смотрел на них до тех пор, пока последняя звезда не растворилась в небе; потом он пошевелился, и от иллюзии покоя и обыденности не осталось и следа, потому что натянувшийся сахаил дернул его за шею. Рамон неохотно принял сидячее положение. Маннек стоял у шалаша; на его покрытой отметинами коже поблескивали потеки росы, перья на голове колыхались на утреннем ветру. Похоже, с момента, когда Рамон лег спать, тот так и не пошевелился, каменным изваянием наблюдая за своим пленником. При мысли об этом Рамона пробрала легкая дрожь.
Когда Рамон со стоном поднялся на ноги, он увидел, что глаза у инопланетянина широко открыты.
— Ну что, чудище? — спросил он. — Ждешь чего-нибудь?
— Да, — ответил тот. — Ты вернулся в функционирующее состояние. Сон завершен?
Рамон почесал живот под плащом и широко, с риском вывихнуть челюсть зевнул. Мелкая древесная труха и листья просыпались сквозь шалаш и набились ему в волосы. Он как мог вычесал их пятерней. Во всех остальных отношениях укрытие оказалось вполне надежным — крепким, сухим и аккурат нужного размера. Этот парень-полицейский даже постелил на пол веток ледокорня, чтобы было теплее лежать. Ему явно приходилось бывать на природе.
