Вероника Рот - Эллигент
– Но когда я проходила инициацию, дивергентов уничтожали, – морщусь я.
– Ты знаешь только о тех, кто погиб, – возражает Дэвид, – но не о тех, кто был спасен. Некоторые здесь, в Бюро. Ты ведь встречалась с Амаром? Он один из таких. Впрочем, кое-кого пришлось отстранить от участия в эксперименте: им было слишком тяжело наблюдать за друзьями и любимыми. Такие обрели свою судьбу за пределами Бюро. В общем, твоя мать выполняла очень важную работу.
Ага, а еще она много врала. Интересно, знал ли правду мой отец? В конце концов, он был лидером альтруистов, а значит, одним из хранителей Истины. Что, если она и замуж за него вышла исключительно по долгу службы? Значит, вся их любовь была сплошной ложью…
– Выходит, она не родилась лихачом? – спрашиваю я, стремясь разложить по полочкам нагромождение правды и вранья.
– У нее уже имелись татуировки, когда она впервые попала в город. Мы сочинили легенду о ее происхождении из семьи лихачей. Ей тогда исполнилось шестнадцать лет, но мы решили, что ей должно быть пятнадцать, чтобы у нее оставалось время для адаптации. Наше намерение заключалось в том… – он умолкает. – Нет, ты должна сначала прочитать документы. Мне сложно разбирать дело такой давности.
Как по команде, Мэтью открывает ящик стола и достает плоский кусок стекла.
– Это планшет, – поясняет он.
Мэтью дотрагивается до него пальцем, и на нем появляется изображение. Он протягивает планшет мне. Он тяжелее и прочнее, чем казался на первый взгляд.
– Не беспокойся, его очень сложно разбить, – улыбается Дэвид. – Наверное, сейчас ты бы хотела вернуться к своим. Мэтью, не могли бы вы проводить мисс Прайор обратно в отель? Мне еще нужно кое-что сделать.
– А мне, значит, нет? – притворно возмущается Мэтью и подмигивает мне. – Шучу, сэр.
– Спасибо, – говорю я Дэвиду, прежде чем он уходит.
– Не за что. Если у тебя возникнут какие-то вопросы, можешь смело обращаться ко мне.
– Ну что? – произносит Мэтью.
Он высок, примерно одного роста с Калебом, и его черные волосы взъерошены как-то по особому. Похоже, он потратил бездну времени на то, чтобы добиться впечатления, будто только что встал с кровати. Под темно-синей формой он носит обычную черную футболку. На шее болтается черный шнурок, когда Мэтью глотает, шнурок двигается вместе с кадыком.
Мы спускаемся вниз. Народу в коридорах поменьше. Кто-то отправился на завтрак, а кто-то вернулся к работе. Похоже, они здесь спят, едят, трудятся, заводят семьи и детей, живут и умирают. И это место моя мать когда-то звала своим домом.
– Мне было интересно, рассвирепеешь ли ты, когда обо всем узнаешь, – усмехается он.
– Жди не дождешься, – огрызаюсь я.
Мэтью пожимает плечами.
– Я бы психанул. Ладно, хватит.
Вижу табличку: «ВХОД В ОТЕЛЬ». Прижимаю планшет к груди. Побыстрее бы рассказать Тобиасу о своей матери.
– Слушай, одной из вещей, которыми мы занимаемся, является генетическая экспертиза, – произносит Мэтью. – Ты бы не стала возражать, если бы мы с моим боссом проанализировали твои гены? Твои и того парня, сына Маркуса Итона.
– Зачем?
– Так, любопытно, – отвечает он. – Мы еще ни разу не проводили анализ на поздней стадии эксперимента. В тебе и в Тобиасе есть что-то странное.
Я вопросительно поднимаю брови.
– Ты проявила феноменальную сопротивляемость сыворотке, а у большинства дивергентов такой способности нет, – поясняет Мэтью. – А Тобиас способен противостоять симуляциям, несмотря на то, что по некоторым своим характеристикам он не является дивергентом.
Я замираю в нерешительности. Но на лице Мэтью – выражение почти детского любопытства, столь близкого мне, и я говорю:
– Спрошу у Тобиаса, согласится ли он. Сама я готова. Когда?
– Что, если сегодня? – предлагает он. – Я зайду за тобой через час или через полтора. Ты не сможешь без меня попасть в лабораторию.
Согласно киваю и чувствую возбуждение. Все это напоминает чтение дневника моей матери. Скоро я, наконец-то, раскрою ее секреты.
18. Тобиас
Немного странно видеть малознакомых тебе людей с утра пораньше. Когда глаза еще сонные, а на щеках виднеются отпечатки складок подушки. Кристина по утрам – веселая и довольная, Питер – хмурый, а Кара на любой вопрос отвечает исключительно бурчанием и мычанием, пока не доберется до вожделенного кофе.
Я принимаю душ и переодеваюсь в одежду, которую для нас приготовили. Она не сильно отличается от той, к которой я привык, но цвета хаотично перемешаны. Напяливаю черную рубашку и синие джинсы, пытаясь убедить себя, что все в порядке. Дескать, я адаптируюсь.
Кстати, сегодня допрашивают моего отца.
Возвращаюсь и вижу Трис. Она сидит на самом краешке своей раскладушки, как будто в любой момент готова вскочить на ноги. Прямо как Эвелин. Беру кекс с подноса с завтраком, который нам принесли.
– Доброе утро.
– Привет, – здоровается она, потягиваясь. – Зоя обнаружила меня у той большой скульптуры и передала, что Дэвид хочет со мной пообщаться.
Она показывает мне стеклянный экран, лежащий на койке рядом с ней. Едва она прикасается к его поверхности, он загорается, и я вижу какой-то текст.
– Он называется планшет. Тут файлы моей матери. Она писала дневник, коротенький, к сожалению, но хоть что-то, – Трис пересаживается поудобнее. – Я сама еще не читала его.
– А почему? – удивляюсь я.
– Не знаю, – она откладывает плоский экран в сторону, и он автоматически выключается. – Наверное, боюсь.
Дети в семьях альтруистов редко когда могут сказать, что хорошо знают своих родителей. Они вечно закованы в серую броню самоотверженности и верят, что раскрывать свое «я» значит потворствовать своим слабостям. Этот возникший из небытия кусочек жизни матери Трис, первая и последняя возможность для дочери узнать правду.
И я прекрасно понимаю, почему Трис держит экран как магический артефакт, способный исчезнуть в один миг. И почему она медлит. То же самое я чувствую, думая о суде над моим отцом.
Калеб устроился в противоположном конце комнаты и с видом обиженного ребенка мрачно хрустит хлопьями.
– Ты собираешься показать ему? – киваю я на планшет.
Трис глухо молчит.
– Я не большой его поклонник, – продолжаю я, – но в данном случае… ты действительно не имеешь права скрывать от него информацию.
– Ну да, – довольно сухо отвечает она. – Но сперва я сама все прочту.
С ней не поспоришь. Мне тоже приходилось многое скрывать. Желание делиться чем-то с другими – что-то абсолютно новое и непривычное для меня.
Она сопит и отламывает кусочек от моего кекса. Я щелкаю пальцами, и она отдергивает руку.
– Эй! Такое впечатление, что в тебе куда больше, чем пять футов.
