Клиффорд Саймак - Игра в цивилизацию: Фантастические рассказы
— Док, вы правы,— сказал я, начиная помаленьку соображать, что к чему.
— Беда в том, что принимающий исповедь тоже человек. И по-человечески ограничен. Тому, кто исповедуется, это известно. Исповедник не в силах гарантировать, что сумеет разделить любое несчастье, любую страсть. А здесь перед нами нечто принципиально иное. Пришелец — существо со звезд, не связанное человеческими предрассудками. Из самого определения следует, что он в состоянии принять любые печали и вобрать их своим нечеловеческим естеством...
— Док,— завопил я,— если бы вы заполучили Вильбура в лечебницу!..
Док мысленно потирал руки.
— Именно об этом я и подумал.
С каким удовольствием я дал бы себе пинка под зад за свой неумеренный восторг! Теперь я сделал все, что мог, лишь бы вернуть утраченные позиции.
— Не знаю, док. С Вильбуром, наверное, не сговориться.
— Ну что ж, давай вернемся и попробуем.
— Не знаю, — упирался я.
— Нельзя терять ни минуты. К утру слухи расползутся на много миль, и здесь будет не продохнуть от газетчиков, телевизионных фургонов и бог весть кого еще. Набегут ученые сопляки, правительственные агенты, и дело выскользнет из наших рук.
— Лучше я потолкую с ним с глазу на глаз,— сказал я,— У него, не ровен час, язык с перепугу отнимется, если вы начнете путаться под ногами. А меня он знает и, может, послушает...
Как ни крутился док, как ни мялся, но в конце концов согласился.
— Я подожду в машине,— предложил он,— Если понадоблюсь, позовешь.
Хрустя гравием, он ушел по дорожке к своей машине, а я возвратился в дом.
— Лестер,— обратился я к роботу,— мне необходимо поговорить с Вильбуром. Это очень важно.
— Никаких грустных историй,— предупредил Лестер,— На сегодня с него хватит.
— Нет-нет. У меня к нему предложение.
— Предложение?
— Сделка. Деловое соглашение.
— Ладно,— согласился Лестер,— я его подниму.
Поднять его оказалось не так-то просто, но в конце концов мы вынудили его проснуться и сесть в постели.
— Вильбур, слушай меня внимательно,— начал я.— Я тут припас кое-что специально для тебя. Есть такое место, где всех терзают страшные заботы и ужасающие печали. Понимаешь, не некоторых, а всех без исключения. Эти люди настолько озабочены и скорбны, что не могут жить с другими вместе.
Вильбур выбрался из постели и, покачиваясь, встал на ноги.
— В-веди м-меня туда немедля,— произнес он.
Я толкнул его обратно на кровать.
— Это не так просто. Туда нелегко проникнуть.
— Но вы как будто сказали...
— Понимаешь, у меня есть друг, который может это для тебя устроить. Но, пожалуй, потребуются деньги...
— Приятель,— заявил Вильбур,— денег у нас вагон. Сколько тебе нужно?
— Трудно сказать заранее.
— Лестер, передай ему деньги, чтоб он обо всем договорился.
— Хозяин,— воспротивился Лестер,— не знаю, стоит ли...
— Сэм заслуживает доверия,— заявил Вильбур.— Он не хапуга и не потратит ни на цент больше, чем необходимо.
— Ни на цент,— пообещал я.
Лестер отворил дверцу у себя на груди и вручил мне пачку стодолларовых купюр, а я кое-как запихнул ее в карман.
— Ждите меня здесь,— объявил я им,— пока я не повидаюсь со своим другом. Я скоро вернусь.
И я быстренько занялся сложением и вычитанием, теряясь в догадках, какую же сумму можно вытрясти из доктора Абеля. Не мешает сперва заломить побольше, чтобы было что уступить, когда док примется рычать, стонать и плакать и напоминать мне, что мы с ним старые друзья и что он всегда ставил мне бутылку на Рождество и еще одну на Пасху.
Я собрался уже выйти из комнаты — и остолбенел.
В дверях стоял второй Вильбур. Хотя едва я пригляделся к нему попристальнее, сразу уловил некоторую разницу. И не успел новый Вильбур и слова вымолвить, не успел и шагу ступить, как я испытал тошнотворное чувство, что все покатилось вкривь и вкось.
— Добрый вечер, сэр,— сказал я,— Очень мило с вашей стороны заглянуть ко мне.
Он и ухом не повел.
— Я вижу, у вас гости. Прискорбно, но придется разлучить их с вами.
Лестер заскрежетал у меня за спиной, словно у него шестеренки поотваливались, а Вильбур — я увидел уголком глаза — вытянулся, будто палку проглотил, и побелел как полотно.
— Ну зачем же так,— вступился я,— Они едва-едва прибыли...
— Вы не улавливаете сути дела,— сообщил пришелец, стоящий в дверях,— Они нарушители закона. Я уполномочен забрать их.
— Приятель,— обратился ко мне Вильбур,— я искренне сожалею. Так я и знал, что ничего у нас не выйдет.
— Теперь,— заявил Вильбуру второй пришелец,— вы окончательно убедились в этом и оставите свои попытки...
Все было яснее ясного, довольно было чуть пошевелить мозгами — даже удивительно, как я не додумался до этого раньше. Ведь если Земля запретна для авантюристов, собиравших информацию для обучения Вильбура, то тем более...
— Мистер,— обратился я к пришельцу, что застрял в дверях,— тут имеется кое-что, в чем вы, по-видимому, не отдаете себе отчета. Не могли бы мы с вами обсудить это дело один на один?
— Буду рад,— отвечал пришелец вежливо до боли,— но, пожалуйста, поймите, что я обязан выполнить свой долг.
— Ну о чем речь,— сказал я.
Пришелец отделился от двери, подал знак — и в комнату ввалились два робота, до того стоявшие за дверью, где я их не видел.
— Меры безопасности приняты,— заявил пришелец,— и мы вправе удалиться для разговора. Готов слушать вас со всем вниманием...
Тогда я вышел на кухню, а он следом за мной. Я сел у стола, он напротив.
— Должен принести вам извинения,— степенно сказал он,— Этот негодяй проник на вашу планету и лично к вам обманным путем.
— Мистер,— сказал я в ответ,— ничего-то вы не поняли. Мне этот ваш перебежчик нравится.
— Нравится? — переспросил он, потрясенный,— Но это немыслимо! Он — ничтожный пропойца, более того...
— Более того,— закончил я за пришельца, перехватывая инициативу,— он приносит нам уйму пользы!
Пришельца будто током ударило.
— Вы не ведаете, что говорите! Он тащит из вас ваши печали, и смакует их самым омерзительным образом, и записывает на пленку, чтобы пережевывать их снова и снова к вашему вечному стыду, и более того...
— Да вовсе это не так! — крикнул я.— Нам идет на пользу, когда мы вытаскиваем свои печали и выставляем их напоказ...
— Отвратительно! Более того — нескромно! — Он запнулся.— Что вы сказали?..
— Расписывать свои печали идет нам на пользу,— произнес я так торжественно, как только мог,— Это вопрос мироощущения.
