Джон Уиндем - День триффидов
Я кивнул:
— Ясно, Мэтью. А теперь вот что скажи — как ты это узнал?
— Я же говорил, папа! Так Чокки считает.
Мне снова захотелось усомниться в существовании Чокки, но я рассудительно сказал:
— Ну а он откуда взял? Вычитал где-нибудь?
— Не знаю, папа. Кто-нибудь его научил, — неуверенно отвечал Мэтью.
Я вспомнил кое-какие математические загадки, которые задал мне Тримбл, выложил Мэтью и не удивился, что для Чокки и это — дело привычное.
Вдруг Мэтью как-то встряхнулся и пристально взглянул на меня.
— Папа, ты ведь не думаешь, что я сумасшедший?
Я смутился; мне казалось, что я сумел это скрыть.
— Ну что ты! Кто тебе это сказал?
— Колин.
— Ты не говорил ему про Чокки?
— Нет! Я никому не говорил, только тебе и маме… И Полли, — печально прибавил он.
— Молодец, — похвалил я его. — Я бы тоже никому не сказал. А что же Колин?
— Я его спросил, может, он слышал — есть люди, у которых внутри кто-то разговаривает? — серьезно объяснил Мэтью. — А он говорит, не слышал, и вообще это первый признак у сумасшедших. Этих, которые слушают голоса, сажают в сумасшедший дом или жгут, как Жанну д'Арк. Ну, я и хотел узнать…
— А, вон оно что! — сказал я уверенным тоном, который не соответствовал моим чувствам. — Это совсем другое дело. — Я лихорадочно и тщетно искал мало-мальски убедительную разницу. — Он имел в виду голоса, которые пророчат или, скажем, подбивают людей на всякие глупости. Те голоса ни о чем не спрашивают и не учат бинарной системе. Наверное, он читал про такие голоса, а тебя не совсем понял. Ты не беспокойся, не стоит.
Кажется, я говорил убедительней, чем думал. Мэтью радостно кивнул.
— Я бы очень не хотел сойти с ума, — сказал он. — Понимаешь, я совсем не сумасшедший.
Мэри я рассказал только о первой части нашей беседы — я чувствовал, что вторая ничего не даст, а ее растревожит.
— Все сложней и сложней, — говорил я. — Считается, что дети часто делают открытия, но они им рады, они гордятся собой. Что-то тут не то… Зачем приписывать другому свои успехи? В этом есть что-то ненормальное. А все-таки его интересы стали шире. Он теперь больше замечает. И потом, у него появилась какая-то ответственность. Тут вот что важно: может ли повредить такой кружной подход? Этот твой Тримбл вроде бы не очень доволен?
— Ах да! — перебила меня Мэри. — Я получила записку от мисс Тоуч, их географички. Я не все поняла, но в общем кажется, она благодарит нас за то, что мы поощряем интерес к ее предмету, и тактично намекает, что слишком подталкивать его не надо.
— Опять Чокки? — спросил я.
— Не знаю. Боюсь, Мэтью задавал ей такие же странные вопросы, как мне, — где Земля и все в этом роде.
Я подумал.
— Может, изменим тактику? Перейдем в наступление?
— Нет, — сказала Мэри. — Чокки спрячется. То есть Мэтью перестанет нам доверять и замолчит, будет хуже.
Я потер лоб.
— Трудно это все… И поощрять глупо, и мешать… что же нам делать?
Глава 4
Во вторник мы все еще думали и гадали, как нам быть.
В тот день по пути домой я забрал новую машину — автомобиль с прицепом, о котором давно мечтал. Прицеп был большой, просторный, и багажник немалый. Мы все уселись в машину и проехались немножко для пробы. Машина меня хорошо слушалась, и я понял, что привяжусь к ней. Мои были просто в восторге и, подъезжая к дому, решили держать теперь голову выше. Потом я оставил машину у гаража (мы собирались с Мэри в гости) и прошел к себе, с тем чтобы написать до ужина письмо.
Примерно через четверть часа я услышал громкий голос Мэтью. Слов я не разобрал, но понял, что он с кем-то сердито спорит. Выглянув в окно, и увидел, что прохожие останавливаются и не без удовольствия смотрят через забор. Я пошел разобраться, что к чему. Мэтью, весь красный, стоял неподалеку от машины и что-то кричал. Я направился туда.
— Что случилось, Мэтью? — спросил я.
Он обернулся. Сердитые детские слезы текли по его красным щекам. Пытаясь что-то выговорить, он схватил мою руку обеими руками. Я посмотрел на машину, подозревая, что все дело в ней. Она была вроде бы в порядке. Тогда я увел Мэтью подальше от зрителей, сел в кресло на веранде и посадил мальчика к себе на колени. Еще никогда в жизни я не видел его в таком состоянии. Он трясся от гнева, задыхался, плакал. Я обнял его.
— Ну, ну, старина! Успокойся! — говорил я.
Мало— помалу он затих и стал дышать чуть ровнее. Наконец он глубоко вздохнул. Я дал ему платок.
— Прости меня, папа, — сказал он сквозь платок, громко сопя.
— Да ладно. Не торопись.
Мэтью опустил платок и сжал его в кулаке; дышал он еще тяжело. Потом поплакал снова, но уже иначе. Снова утерся, снова вздохнул и стал приходить в себя.
— Прости меня, папа, — повторил он. — Кажется, прошло.
— Молодец, — отвечал я, — кто же тебя обидел?
Он ответил не сразу.
— Машина…
Я удивился:
— Машина? Господи помилуй! Она как будто в порядке. Что она тебе сделала?
— Ну, не сама машина, — пояснил Мэтью. — Она очень хорошая, я думал — она прямо люкс, и Чокки понравится. Я ее показал и стал объяснять, как и что.
— А ему не понравилась? — догадался я.
Что— то екнуло у Мэтью в горле, но он взял себя в руки и твердо продолжал:
— Он сказал, она дурацкая… и страшная… и нелепая. Он… над ней смеялся!
Воспоминание об этой чудовищной несправедливости снова вывело его из себя, но он победил свой гнев. Я всерьез обеспокоился. Мне совсем не понравилось, что мнимое существо вызвало такую истерику. Я пожалел, что мало знаю о симптомах шизофрении. Ясно было одно: развенчивать Чокки — не время, а сказать что-то надо.
— Что ж в ней смешного? — спросил я.
Мэтью засопел, помолчал и снова засопел.
— Да все! — мрачно заявил он. — Мотор дурацкий, и устарел, и неэкономно… и вообще глупо. Что за машина, если ей нужны тормоза! Должна сама останавливаться. И почему нужны рессоры — потому что едешь по земле на колесах, а на них еще какие-то сосиски? Я говорю, машины все такие, а наша — новая и очень хорошая. А он говорит, чепуха, наша машина дурацкая, и опасная, и только дурак может выдумать такую громыхалку, и дурак на ней поедет. А потом я не все помню, я очень рассердился. И плевать мне на этого Чокки! Наша машина — первый класс.
Тяжелый случай… Сердился он искренне; было ясно, что мальчик перенес настоящую яростную схватку. Я больше не сомневался, что надо посоветоваться с психиатром, а то сделаешь неверный шаг. Однако я не сдался.
— Какой же должна быть машина, по его мнению? — спросил я.
