Ежи Жулавский - Лунная трилогия: На серебряной планете. Древняя Земля. Победоносец
Привели также некоего выворотня, который, отступившись от шернов, служил Победоносцу, как верный пес, и был схвачен вместе с ним.
Ему обещали большую награду, если он убьет Победоносца, потому что хотели, чтобы для большего сраму тот погиб от нечистой руки. Но тот выворотень по наитию доброго духа отвратился от совершения злодеяний, и тогда его закопали вниз головой в песок у самых ног Победоносца так, что, перед смертью дергая ногами, он обнаженные колени мученика в кровь разбил.
И с великим криком взялись побивать Победоносца камнями, дабы исполнилось сказанное через пророка: «Дал вам любовь, а вы стали мне градом каменным. И кровь моя тому печать».
Однако земные духи, посланные с высот, окружили его незримым облаком, которое полет камней отвращало, и те мягко к его телу прикасались, не причиняя ему страдания.
И сильный ветер поднялся, для той поры необычный (дело было под вечер), и нагонял шумные морские волны на песок.
Стало страшно, и нашлись такие, кто стал призывать, чтобы Победоносца сняли со столба и отпустили или чтобы все ушли, а его оставили добычей собственной судьбы и холодов наступающей ночи.
Стали склоняться к этому, но тут со стороны города появилась Ихазель, разодетая в яркие одежды, с умащенной прической на голове. Шла, смеясь, словно на праздник, а у самой глаза безумные и по сторонам бегают.
Увидал ее Победоносец, а поскольку она знала от него одно доброе, то подумал, что она бежит помочь ему. Выпрямился, окровавленное лицо поднял и позвал ее по имени: «Ихазель!»
Позвал не затем, что избавления от нее ждал, ибо ведал, что свое дело должен увенчать смертию своей и что ничья рука не в спасенье ему; но желал ее обращения и подумал, что при виде его жестоких мук напоследок снизошел на нее дух добра.
Но несказанно жестокосердна была эта женщина, и, приблизясь к нему, не сочувствие, не жалость она явила, а выхватила острый нож, поднялась на цыпочки и колола Победоносца в сердце, пока он не умер.
А когда он умер, то в нее вселились бесы, она начала плясать, стонать и рыдать; от пущего безумия побежала в сад на склоне позади храма и там как сквозь землю провалилась, не иначе как теми бесами заживо похищенная.
А в ту минуту, как испустил дух Победоносец, на крыше храма явился шерн, распростер черные крылья, пролетел косым полетом прилюдно и с неслыханной наглостью сел на верхушку столба над мертвым телом.
Глава шестьдесят первая
Сброд испугался шерна, испугался приступа бури и разбежался, а мертвое тело, все в крови, осталось к столбу привязанным.
Только на закате пришли от первосвященника холопы, перерезали вервие, сняли останки и засыпали песком и галькой.
Но среди ночи вдруг сделался небывалый свет и с ужасным громом, словно тысяча молний разом ударила, явилась светлая машина Победоносца, вся в сиянии пламени, и остановилась возле кургана на морском берегу.
И встал Победоносец из-под камней, что навалили на него, молодой и светлый, а на лучезарном его теле никаких ран и следа не было. Ступил на верхушку того кургана, машину кликнул, а та, как послушный пес, знающий хозяйский зов, сделала круг и легла к его ногам.
Вошел в нее Победоносец, пролетел в сиянии над городом и понесся к звезде Земле, к своей и нашей родине.
Не печальтесь, братья, не огорчайтесь, что покинуты, ибо надлежит радоваться, что он жестокой смертию правду свою утвердил и благость своего жития засвидетельствовал на веки вечные, а нам оставил пример, как вершить свое дело без страха, и дал надежду возродиться по смерти.
Смотрит он с высокой Земли на юдоль трудов наших здешнюю и благословляет деяния ваши возвышенные и отважные, а когда исполнятся сроки, то снова явится он в сиянии, но уже не наставлять, не поучать, а карать суровой десницей супостатов подвига своего.
Так и будет.
В пепельном свете луны…
Послесловие А. Балабухи
I
Широко бытует мнение, будто развитие фантастики состоит в тесном родстве с научным прогрессом. Не то писатели стимулируют мысль ученых, не то ученые — воображение фантастов. Увы, как и большинство расхожих мнений, суждение это содержит лишь зерно истины. Родство и впрямь существует, но, в лучшем случае, троюродное. Как правило, НФ интересует то, чем наука пока еще не занялась или вовсе не намерена заниматься; нередко — даже то, к чему она уже утратила или мало-помалу теряет интерес. Эта система отношений прекрасно иллюстрируется примером исследований Луны — астрономами и писателями.
Активное изучение ночного светила началось в тот майский день 1609 года, когда Галилей впервые направил на него свой телескоп — примитивный, однако позволивший, тем не менее, воочию убедиться в наличии тех гор и долин, о существовании которых полутора тысячелетиями раньше лишь догадывался Плутарх. Но прошло всего каких-то два с половиной столетия — и интерес к Луне заметно упал. Оно и понятно: к тому времени в руках астрономов появились два мощных инструмента — фотоаппарат и спектроскоп, — а использовать их с наибольшей эффективностью можно было лишь при исследовании самосветящихся объектов — Солнца и звезд. Для планетной же астрономии — в том числе, и для изучения Луны — новые методы давали немного, ибо сияют эти небесные тела отраженным светом, а способность глаза различать мельчайшие детали гораздо выше, чем у фотопластинки. В результате почти до самой середины нашего века основным способом накопления сведений о лунной поверхности оставался метод зарисовок…
Так обстояло дело в науке. В литературе же все было как раз наоборот. Первые лунные экспедиции снарядил во втором веке по Рождестве Христовом лукавый грек из Самосаты по имени Лукиан, автор «Икаромениппа» и «Правдивой истории». В догалилееву эпоху у него сыскалось немало последователей — до юного Кеплера включительно, хотя «Сон, или Астрономия Луны» последнего увидел свет лишь посмертно, в 1631 году. Зато эпоха инструментального изучения Луны не нашла в литературе заметного отражения — и французу Сирано де Бержераку, и англичанину Фрэнсису Годвину, писавшему под псевдонимом Доменико Гонсалес, и даже достославному Карлу Фридриху Иерониму фон Мюнхгаузену научные данные были глубоко безразличны. И лишь когда во второй половине XIX века интерес к лунной астрономии начал понемногу увядать — вот тогда-то фантасты и развернулись вовсю.
С легкой руки Эдгара По, в 1835 году отправившего на Луну своего Ганса Пфааля, началось столетие Великих Литературных Селенографических Открытий. Кто только не приложил к нему руку! Тут и Жюль Верн со своей лунной дилогией «С Земли на Луну» и «Вокруг Луны»; и Жорж Ле Фор с Анри де Графиньи, написавшие «Путешествие на Луну»; и плодовитый Андре Лори — коллега, друг и даже соавтор Жюля Верна, выпустивший в свет «Изгнанников Земли»; и, разумеется, Герберт Уэллс, автор «Первых людей на Луне»; и вездесущий Эдгар Райс Берроуз, уже в двадцатые годы нашего столетия добавивший к остальным своим сериям дилогию «Лунная девушка» и «Лунные Люди»… Словом, им же несть числа. Свое — и достойное! — место занимают в рядах этих лунопроходцев Ежи Жулавский и его «лунная трилогия».
