Филип Дик - В ожидании прошлого
Перед Эриком возникла вывеска салона татуировок. Сквозь прозрачную витрину было видно, как художник орудует электрической иглой, чуть касаясь кожи, рисует на теле причудливый узор.
Эриком внезапно овладел новый приступ мазохизма. Что бы такое изобразить на себе в память об этом времени? Что бы утешило его в предстоящие годы невзгод и лишений?
Он вошел и сел в кресло.
— Вы можете нарисовать... — он задумался. Хозяин продолжал трудиться над горой мышц солдата ООН, который тупо и бессмысленно смотрел перед собой.
— Выберите в альбоме, — сказал хозяин.
Эрику передали громадный альбом, который он раскрыл наугад. Женщина с двойным бюстом — на каждой груди помещалось целое высказывание. Космический корабль, изрыгающий столбы пламени из дюз. Эрик сразу вспомнил о себе из две тысячи пятьдесят шестого года, просьбу которого так и не удовлетворил. «Пусть это будет татуировка „За ригов“», — решил он. Чтобы ни у кого не вызывала сомнений его политическая приверженность, когда его в очередной раз задержит жандармерия. И тогда уже не надо будет принимать никаких решений: его просто поставят к ближайшей стенке.
Кто-то упрекал его в жалости к себе. А существует ли вообще самосострадание? И есть ли смысл в этом слове? Не часто приходилось о нем слышать.
— Ну что, выбрал, приятель? — спросил хозяин, покончив с клиентом.
— Вы можете написать на груди: «Кэт больше нет»? Сколько это будет стоить?
— «Кэт больше нет?» А что с ней?
— Ну, напишите «Кэт умерла».
— Значит, умерла, — автоматически повторил хозяин тату-салона. — Умерла от чего?
— От болезни Корсакова.
— Как вы сказали? — татуировщик взял ручку и блокнот.
— Слушайте, где можно достать наркотики? Настоящие наркотики.
— Ну ты даешь, парень. Не туда пришел. В аптеке напротив, конечно, — здесь занимаются только росписью по мясу.
Эрик вышел из салона, снова погружаясь в водоворот уличной кутерьмы. В витрине на противоположной стороне улицы торчали протезы и костыли. Эрик открыл дверь и подошел к прилавку.
— Чем могу помочь? — обратился к нему седовласый аптекарь респектабельной наружности.
— JJ-180, — Эрик положил на прилавок пятидесятидолларовую бумажку.
— Сто долларов США, — сказал аптекарь, посмотрев на деньги.
Эрик добавил пару десяток и две пятерки.
Аптекарь вышел и вернулся со стеклянным пузырьком, в котором болтались несколько капсул. Взяв деньги, он мелодично звякнул старинной кассой, выбил чек и положил деньги в лоток.
— Благодарю вас.
Никаких эмоций, ни удивления, ни испуга, — обычная покупка.
Эрик вышел из аптеки и бродил по улицам, пока не вышел к отелю «Цезарь», не отдавая себе отчета, как у него это получилось: случайно или ноги сами занесли его сюда.
За стойкой стоял тот же самый портье.
— Помните рига, с которым я приходил сюда?
Портье отвечал безмолвным взором.
— Правда, что его порвали на части сволочи под командой Корнинга, который заправляет в местном секторе?
Портье молчал.
— Дайте мне ключ от его номера!
— Деньги вперед, — ответил портье, бездушный, как автомат.
Заплатив, Эрик поднялся на лифте на нужный этаж. Пройдя по коридору, нашел комнату, открыл дверь ключом и на ощупь стал искать на стенке выключатель.
Когда вспыхнул свет, он осмотрелся и понял, что в комнате не осталось ни единого следа от разыгравшейся трагедии, как будто риг просто вышел пообедать.
Не зря Дег Дал Ил просил вернуть его в лагерь — предчувствовал, чем все кончится.
Комната внушала ужас.
Эрик подошел к столу, открыл пузырек, выкатил капсулу и аккуратно разрезал гривенником на три равные доли. В графине оставалась вода; он проглотил треть капсулы и стал ждать у окна. Понемногу ночь превращалась в день. Сколько времени прошло и в каком времени он находился, в своем или будущем? Комната оставалась прежней, да и что здесь могло измениться?
Доктор спустился и спросил свежую газету в ларьке рядом со стойкой. Одутловатая мексиканка протянула ему номер «Лос-Анджелес Дейли Ньюс».
Взглянув на дату, Эрик понял, что прошло десять лет: сегодня было пятнадцатое июня две тысячи шестьдесят шестого года.
Он забрался в кабину видеофона.
— Попросите Вергилия Аккермана.
— Как вас представить?
— Доктор Эрик Арома.
— Минуточку, доктор.
По экрану пробежала рябь и, наконец, вынырнуло осунувшееся, высохшее, как у мумии лицо.
— Эрик! Неужели это ты, глазам своим не верю! Как поживаешь, мальчик? Сколько же лет мы не виделись...
— Что с Кэт? — перебил Эрик.
— Прости, не понял?
— Я спрашиваю, как моя жена. Как она себя чувствует и где она сейчас?
— Твоя бывшая жена, — поправил Вергилий.
— Хорошо, пусть будет бывшая, — уступил Эрик.
— Но откуда я могу знать? Она давно уволилась, лет шесть назад, сразу после войны.
— Как ее разыскать?
Вергилий помолчал.
— Погоди, Эрик, ты же помнишь: она больной человек. Эти припадки... Ты же сам подписывал медицинское заключение. Что, дескать, у нее необратимые изменения в мозгу из-за наркотиков... Саймон Илд говорил, что она в больнице в Сан-Диего, у него там друг лечился от той же напасти.
— Позовите его, — Эрик подождал у опустевшего экрана, пока не появилось вытянутое печальное лицо служащего отдела инвентаризации.
— Кэт? — переспросил Саймон Илд. — Могу передать, только что мне рассказывал мой приятель. Он видел ее в психбольнице имени Г. Брауна, парень лечился там от нервного срыва, как вы это называете.
— Я это так не называю, — сказал Эрик. — Но продолжайте.
— Она совершенно неуправляема: постоянные припадки ярости, вспышки ненависти к окружающим — только щепки летят. Иногда до четырех раз в день. Она сидит на фенотиазине, но во время приступов он как мертвому припарки. Говорят, разрушение лобных долей. С памятью у нее тоже совсем плохо. Видимо, это паранойя — она подозревает врагов во всех, — замолчав, он добавил: — И до сих пор вспоминает о вас.
— Что говорит?
— Считает, что это вы упекли ее в дурдом.
— И зачем же?
— Говорит, что любила вас, а вы хотели жениться на другой, а от нее таким способом избавиться. А сами будто клялись, когда добивались развода, что у вас никого нет.
Повесив трубку, Эрик набрал номер больницы.
— Психоневрологический центр Эдмунда Г. Брауна, — сообщил усталый женский голос.
— Я хотел бы узнать, как здоровье миссис Кэтрин Арома.
— Минутку, — женщина зашелестела бумагами.
Вскоре его переключили в палату, подошла женщина помоложе, почему-то не в халате, а в обычном цветастом платье.
