Виктор Меньшов - Я боялся - пока был живой
Он просто забыл на мгновение, что у него чужая машина, в кармане нет никаких документов, кроме пистолетов и запасных обойм, сигар и бутылки коньяка, а в кейсе лежат пачки денег неизвестного происхождения.
Вспомнил он про все про это явно поздновато, к машине уже подходил молоденький постовой, который, взяв под козырек, вежливо и вполне дружелюбно представился:
- Лейтенант Скворцов! Предъявите, пожалуйста...
Взгляд его упал на ордена и медали, украшавшие выходной пиджак Арнольдика.
- Извините, - засмущался милиционер.
Но тут Арнольдик сообразил, что ему нечего предъявить этому лейтенанту, и не нашел ничего лучшего, как предъявить ему пистолет.
- Ну ты! - заорал, пытаясь сделать страшное лицо, Арнольдик. - Этот, ме... ми... Милитон несчастный! Давай сюда свой пистолет! Быстро!
Растерявшийся от такой неожиданности лейтенант протянул ему свой табельный.
Арнольдик бросил пистолет на сидение, врубил скорость и рванул с места поскорее и подальше...
В зеркальце заднего обзора он видел растерянного, быстро удалявшегося лейтенанта, вытиравшего нос рукавом.
Арнольдик резко затормозил так, что завизжали тормоза, отчего сам он больно ударился о рулевую колонку, а Петюня приложился к стеклу всей физиономией.
- Скотина! Какая же я скотина! - крикнул в отчаянии Арнольдик, ударив кулаком по баранке, а потом себя по голове. - Я взял в руки оружие бандитов, и сам стал похож на них! Так недолго и превратиться в бандита! Ну уж нет, не бывать тому!
Он дал задний ход, взвизгнули покрышки по асфальту, затрещала коробка передач, в боковом зеркальце маленькая фигурка лейтенанта стала быстро приближаться. Когда машина поравнялась с ним, оказалось, что он чуть не плачет.
- Я же ничего... Я же вижу, что ветеран, отпустить вас хотел. За что же вы со мной так?
Этот мальчишка в милицейской форме не успел еще испугаться за то, что ему придется отвечать за утраченное оружие, он просто никак не ожидал такого зла от ветерана, фронтовика, увешанного боевыми наградами.
Арнольдик протянул ему в окошко пистолет и неожиданно для самого себя сказал:
- Ты меня извини, лейтенант Скворцов, я очень виноват перед тобой. Только ты понимаешь, бандиты у меня жену в заложницы взяли, квартиру отнять хотят... Извини...
И, сжав зубы, дал опять по газам.
А лейтенант так и остался стоять, подняв почему-то руку, то ли останавливая попутку, чтобы рвануться в погоню за Арнольдиком, то ли просто провожая его.
Глава десятая
Машина вырвалась на набережную Москва-реки: ехать так было не короче, но тише и меньше постов милиции по дороге.
Вдруг Петюня стал прыгать на сиденье и показывать пальцем в окно, отчаянно жестикулируя, растеряв от волнения все слова.
Арнольдик на секунду повернул голову в ту сторону, куда показывал Петюня, и чуть не въехал в бордюр, с трудом успев вывернуть руль. По Москва-реке, по самой серединочке, плыл я, сидя в кресле-каталке.
Резко сбросив скорость, Арнольдик дал задний ход, обогнал мое кресло, плывущее вниз по течению, приткнул машину около каменной лестницы, ведущей к воде, и выскочил вместе с Петюней, быстро сбежав по ступеням к самой воде.
Там они и прыгали возле края воды, не зная что придумать и как перехватить мое кресло, а я пытался изо всех сил подгрести к ним поближе, но мне это никак не удавалось, кресло мое упорно сносило течением на середину.
Течение оказалось сильнее, и я проплыл мимо и дальше, мысленно прощаясь с милыми моему сердцу людьми.
И в эту самую безнадежную минуту черного отчаяния в воду бросился Петюня. Он поплыл за мной, ухватил кресло за спинку и вытащил нас: меня и кресло, на ступеньки набережной, прямо к ногам Арнольдика.
- Гертрудий, что вы делали в реке? И кто это вам на лбу такую здоровенную шишку наставил? - заохал Арнольдик, разглядывая меня со всех сторон.
- Долго рассказывать, - буркнул я. - Шишку на лбу мне Петр Первый забабахал, наверное, за лошадь свою отомстил... Но ничего - у него самого шишак не меньше моего теперь будет!
И я, не выдержав, весело засмеялся, представив себе, что будет с Церетели, когда он увидит "художественное излишество" на лбу изваяния, которое осталось после столкновения со мной и моей коляской.
Арнольдик почему-то отодвинулся от меня и больше спрашивать ничего не стал. А зря, я многое мог бы ему порассказать, но напрашиваться не хотелось, и мы с Петюней, оглядевшись по сторонам, принялись быстро выкручивать свою одежду.
Я выкручивал ее прямо на себе, а Петюня все скинул и стоял совершенно голый, сияя телесами.
- Ты бы заголился, папаня, - заботливо прогудел он. - Плохо выжмешь простудишься, болеть будешь.
- Нет, сынок. Это опасно. Можно остаться без одежды, - возразил я.
- Как это так, папаня? - раззявив рот спросил мой приемный.
- А вот смотри, я тебе сейчас все объясню наглядно. Возьми и положи одежду перед собой.
Петюня послушно положил.
- Вот, допустим, стоишь ты голяком и отжимаешь одежду, а в этот момент, скажем, птичка сверху на тебя - как...
- Как? - с любопытством переспросил Петюня.
- Что - как? - переспросил его я.
- Ты сказал - как птичка, а я и спросил, что как птичка?
- Я сказал не как птичка, а птичка как! В смысле, что птичка на тебя сверху - как, ну вроде как какнула. Ты смотришь вверх, а в это самое время подходит к тебе какой-то бездельник и тоже начинает смотреть вверх, ему интересно, что ты там такое увидел, и он случайно задевает ногой твою одежду, вот так вот, и сталкивает ее в воду. Понял?
- Понял, - угрюмо подтвердил Петюня. - А где мои вещи?
- Как это так - где? Где ты положил, там и лежат... А куда они делись?!
- Долго вы там копаться будете? - нетерпеливо поторопил нас Арнольд Электронович.
- Петюня тут свои вещи куда-то засунул, никак найти не может.
- А вон что-то по реке поплыло, тряпки какие-то, - показал Арнольдик пальцем вниз по течению, где уплывало Петюнино барахлишко.
Мой приемный собрался бросаться в реку, но я успел его остановить, поскольку вещички скрылись в дальнем далеке.
Приседающего и прикрывающегося двумя руками Петюню мы с трудом запихали в машину, он все рвался в воду, спасать штаны.
Минут через пять мы въехали на тихую и зеленую Кожуховскую улицу. Арнольдик притормозил и полез по карманам.
- Вы что-то потеряли, Арнольд Электронович? - спросил я его, видя, что старик всерьез озабочен.
- Да вот адрес... Адрес у меня на бумажке был записан...
- Так вы этот адрес не помните?
- Так не помню, - сокрушенно вздохнул Арнольдик. И бумажка куда-то делась, прямо напасть какая-то. Кожуховская пять, или пятнадцать? И не спросишь даже! Где же эта бумажка проклятая... Кажется, все же пятнадцать.
