Вячеслав Назаров - Вечные паруса
- Сколько?
Старковский с тоской поднял глаза на Горинга.
- Я не в том смысле, док. Я купил их для "Сатурна"...
- "Сатурн" чувствует себя отлично и может подождать. Итак, сколько?
- Я купил их у Вилли за пятьсот долларов...
Чек оторвался с треском электрического разряда.
- Здесь тысяча долларов.
Оператор покраснел до корней волос и взял чек. Потом вытащил из портфеля небольшой пакет и подал Горингу. Рука его заметно дрожала.
- Только не подумайте плохого, док. У меня болеет жена, а на лечение нужны деньги. Иначе бы я ни за что...
- Ладно, ладно, Кэрол. Спасибо тебе за помощь. Ты сам не представляешь, какую услугу ты мне оказал.
- Надеюсь, ваш знакомый будет доволен. Передайте ему привет от меня. Он, видимо, башковитый парень.
- Обязательно передам.
Дэвид задумчиво разглядывал содержимое пакета. Там лежала куча белых трубочек, похожих на мелкую лапшу. Он взял одну из них и поднес близко к глазам, разглядывая красную надпись: "USSR. Krasnojarsk".
- Красноярск... Ты уверен, что они выдержат полчаса?
- Абсолютно точно, док. Отличная работа. Совершенно новое решение. Я сам проверял - работают, как ангелы.
- Ну, спасибо, старина. Я в долгу перед тобой.
Когда Старковский ушел, Горинг подошел к стене и нажал что-то в левом нижнем углу большого синтековра. Ковер бесшумно ушел в стену, открыв проход в смежную комнату.
В углу под двумя сильными рефлекторами стоял большой стол, на котором громоздилось паукообразное устройство с тускло поблескивающим экраном видеофона вместо глаз. От него тянулся кабель потоньше - там, у окна, закрытого частым жалюзи, на высокой черной треноге покоилось нечто, весьма похожее на механического спрута: металлический пузырь с радужными разводами недавней сварки, у входного отверстия которого дрожали при малейшем движении воздуха длинные щупальца пружинных антенн.
Дэвид бросил на стол схемы, принесенные Кэролом, положил рядом пакет с полупроводниками и несколько минут стоял в задумчивости. Потом быстро снял мягкий домашний халат и бросил его на спинку стула. Под халатом оказался комбинезон, в нескольких местах прожженный кислотой.
Пододвинув поближе манипулятор с инструментами, Горинг погрузился в работу. Две огромные черные тени метнулись в противоположные углы комнаты и застыли, как на карауле.
* * *
Вечерело. Красные полосы заходящего солнца, прорываясь между редкими деревьями институтского парка, висели параллельно земле. Окна кларковской виллы плавились и пылали, и зыбкие лучи словно связывали их с огромным багровым шаром, гаснущим на горизонте.
Традиционный вечерний кофе остывал. Кларк, видимо, забыл о нем. Откинув голову на высокую спинку соломенного кресла, он, прищурясь, смотрел на солнце. Его борода отливала каким-то странным пурпурно-фиолетовым огнем, обрамляя продубленное временем и ветром лицо. Дог лежал рядом, положив голову на лапы, и тоже смотрел на пылающий край неба, изредка помаргивая густыми белыми ресницами.
Мэгги вошла не слышно и стала убирать со стола.
- Не надо, Мэгги. Пусть стоит.
- Фу, ты меня напугал. Я думала, что ты пригрелся на солнышке и спишь.
- Нет, Мэгги, я не сплю. Я думаю, будь проклята эта земля...
Любимое кларковское "будь проклята эта земля" имело тысячу оттенков. Оно могло означать, что угодно, кроме своего прямого смысла. Бурные раскаты "пиратского проклятия" гремели неистребимой радостью жизни в институтских коридорах и лабораториях, в городской толчее, в зеленом смеющемся чуде весеннего леса, навстречу молниям приближающейся грозы. Оно звучало то гневом, то удивлением, то заразительным весельем. Но сейчас в этой фразе проскользнула горечь; и Мэгги сразу уловила ее.
- О чем же думает мой гениальный па?
- Я сделал великое открытие, дочь моя.
- Даже так?
Мэгги присела на подлокотник кресла, прижалась к отцу, запустила, как в детстве, пальцы в его полуседые вихры.
- Да, Мэгги. Я понял, наконец, то, что давно мучило меня. Последний год мы с настойчивостью идиотов стучались в глухую стену, не подозревая, что дверь находится где-то совсем в другой стороне. Так что все это, Кларк положил руку на толстенную кипу записей, - все это придется отправить в регенератор и начинать сначала...
- Сначала? Но Дэвид говорил, что работа практически закончена!
- Дэвид... Дней пять назад он мне такую истерику закатил, я не знал, что и делать, что говорить. Мне уже тогда было ясно, что дело пахнет крахом, но он так верит в Петлю Времени... Я просто спасовал. Тем более что у меня у самого еще теплилась надежда...
- Так никакой Петли Времени не существует?
- Существует, но черт знает что. Сначала ЭТО действительно ведет себя, как Петля, но потом... Потом начинается какая-то чертовщина... Воронка или труба - одному богу известно...
- Богу Сатурну? - лукаво улыбнулась Мэгги.
- Нет, уж дудки. Этому богу я не дамся. Я полезу в эту трубу и узнаю, куда она ведет, будь проклята эта земля! Просто мы дали маху. Мы плыли по поверхности, пытаясь управлять течением, а надо лезть в глубину. Надо браться с другого бока. Понимаешь, пространственная инверсия минусвремени...
Мэгги закрыла ладонями рот отцу.
- Перестань, я все равно ничего не пойму. Раз ты так говоришь, значит, это правильно. Ты у меня умница. Ты ведь все равно добьешься своего, ведь правда?
- Конечно, детка!
Кларк поднял Мэгги на руках и подбросил под самую крышу веранды. Мэгги охнула и снова очутилась в могучих отцовских объятиях.
- Ну перестань, папа, отпусти, я же не маленькая!
Кларк опустил Мэгги на пол.
Последний луч солнца погас, а с ним погасла до темного золота борода Кларка. Он продолжал смотреть на быстро темнеющий горизонт и чему-то улыбался.
- Знаешь, мне иногда кажется, что я бессмертен.
- Конечно, милый ворчун, как же иначе!
- Нет, Мэгги, я серьезно. Смерть - это когда человек выходит из игры. Когда наступает его предел, его потолок. А у меня - всегда только начало. Я не могу уйти, потому что у меня слишком много дел на этой земле. Что будет без меня? Сплошное безобразие. Я уверен. И главное - Сатурн еще неизвестно сколько без всякого зазрения совести будет отбирать у людей все, что они с превеликим трудом создают, будет бессовестно заглатывать их самих, их мечты, их надежды, налагать непреложное вето на их великие стремления... Нет, такую роскошь, как смерть, я пока не могу себе позволить. Придется быть бессмертным. Ты не возражаешь?
- Нисколечко!
- Ну и отлично. Еще мой уважаемый оппонент Альберт
Эйнштейн говорил... м-м-м... дай бог память... да! "Для нашей работы необходимы два условия: неустанная выдержка и готовность выбросить за борт то, на что ты потратил много времени и труда".
