Александр Матюхин - Северное сияние ее глаз
Так и не спал всю ночь, размышляя, умер я или же нет.
И продолжаю думать сейчас — сон или смерть? Смерть или сон? Что это? Яркие галлюцинации или внезапно открывшая глаза реальность?!..
…А еще то странное чувство. Можно ли назвать это удовольствием? Можно ли его хоть как-то назвать? Ведь не удовольствие окутало меня — что-то гораздо большее. И, пожалуй, во много раз лучше. Такого не приходилось чувствовать никогда. До сих пор, при воспоминании о горячей волне бесконечного наслаждения, нахлынувшей и окутавшей, поглотившей и впившейся в каждый миллиметр моей израненной кожи, у меня начинают мелко дрожать пальцы. Трудно сознаться самому себе (да и кому бы то ни было еще), но мне кажется, что я только и делаю, что думаю об этом наслаждении. Ловлю себя на мысли о чудесном оргазме. Ловлю — и краснею, словно школьник, которого поймали за просмотром порнографического журнала. И стыдно, черт возьми, и хочется снова… И каждую секунду возвращаюсь к моменту, когда волна нахлынула…
Надо признать — да, я и вправду вновь хочу испытать чувства наслаждения смертью. Ведь именно так оно, наверное, и называется…
И стоял в ванной комнате, щупал свою грудь, пытался найти шрамы, трогал шею, которую должно было (обязательно!) срезать стеклом. Я чувствовал себя мертвым. Мое сознание раздваивалось. Ослепительное желание вернуться в никуда, на край невидимого моря, лечь под гигантскую волну, не покидало меня все время.
И когда я вернулся в спальню.
И когда лег в кровать.
И когда закрыл глаза и попытался уснуть.
А на следующий день понял — мертвый я. Мертвее некуда.
Убеждаюсь в этом, когда приезжаю на ремонтную базу, куда оттащили машину.
Сатир спел мне песню, и слова в ней поведали о смерти.
Автомобиль превратился в кучу бесполезного железа. Двери сорваны, крышка багажника смята в гармошку и болтается на одном единственном креплении. Бампер черт де знает где, от фар одни лишь воспоминания. Облепившая изогнутые оси обгорелая резина совсем не похожа на почти новенькие некогда колеса.
Внутри салон похож на декорацию из добротных фильмов ужасов. Крыша вогнута и порвана, острым углом обрыва вылезая через узкую щель, которая когда-то была лобовым окном. Все пространство впереди забито остатками сгоревших сидений. Часть бардачка, остатки кассет, радиомагнитофон, плюшевый слоник и еще всякая дребедень слиплись с сиденьями, из-за огня превратившись в однородную уродливую массу. Задние сиденья обуглились, во все стороны торчат черные пружины. Дно у автомобиля прогоревшее в нескольких местах.
Гляжу на все и понимаю, что выжить в этом аду я просто не мог. Не успел бы я выпрыгнуть. Даже в те секунды, пока машина летела с дороги на склон. Не хватило бы у меня времени, да и хорошей реакции в жизни никогда не было.
И в голове, зародившись тихим шепотом, возникает мысль — значит как есть, умер.
И опять ожил?
Почему? Не знаю.
Мне ли решать, для чего я вновь вернулся в мир живых людей? Будь моя воля, я бы остался в том раю навсегда… При мысли о пустоте и наслаждении у меня вновь дрожат пальцы. Даже секс с Маринкой час назад был каким-то пресным и бесцветным, по сравнению… я только и вспоминал о том, как в мое сознание ворвалась волна нечеловеческого удовольствия. То ведь было не телесное удовольствие, не нервы чувствовали, а что-то другое во мне. Может быть, сама душа? Или что-то еще?.. Разглядывая обгоревший автомобиль, я прихожу к мысли, что этот вопрос останется без ответа, как и множество других вопросов, возникших после моей смерти.
Автомобиль восстановлению не подлежит, я и сам вижу. Техники на базе удивляются, как это я умудрился так изуродовать машину. Судя по всему, слетев с трассы около самого моста, автомобиль перевернулся в воздухе и, упав на крышу, съехал со склона, врезавшись в ствол дикой абрикосы. И от этого, вероятно, загорелся.
Меня хлопают по спине, мне говорят, что я в рубашке родился. Я вижу вокруг улыбающиеся лица незнакомых мне людей. Каждый из них старается не упустить возможность ухватить из воздуха свой кусочек радости, своего наслаждения. Пусть он продлиться всего мгновение, пусть радость их улетучиться, стоит мне уйти, но сейчас все они радуются искренне. Они видят меня, живого, и получают свою порцию удовольствия. Их радость заразна, я тоже начинаю тихо радоваться. Я соглашаюсь, что жив остался только чудом, что у меня хорошая реакция, что точно родился в рубашке. Я пожимаю всем руки и приветливо отвечаю на хлопки по плечу.
Но я-то знаю, что все не так. И ведро радости не заменит каплю удовольствия, которое я получил на том свете. По мне, наверное, сумасшедший дом плачет.
Думай о смерти. Первое правило мертвых людей.
Выхожу из ремонтной мастерской, щурюсь на обеденном солнце, думаю: пожалуй, после обеда на работу не выйду, и завтра, наверное, тоже. Нужно отоспаться как следует, восстановиться, постараться выкинуть из головы весь мусор, а если не получиться, так просто запихнуть воспоминания о смерти в какой-нибудь самый пыльный уголок мозга.
Мысли мои какие-то вялые. Словно не хотят думать ни о чем другом, кроме…
Отвлечься.
На новый автомобиль пока денег нет. Придется снимать с Маринкиного счета, потому что мы так решили — на Маринкином счету лежат деньги для нас, а на моем — для детей. Андрюшка скоро заканчивает, ему многое понадобится.
Да, мне хочется вновь умереть!
Маринка по-прежнему не знает ничего, и я не собираюсь ей рассказывать. Постараюсь справиться сам с навалившейся депрессией и непонятно чем еще — то ли галлюцинациями, то ли каким-то кошмаром, в который вдруг превратилась моя жизнь. Или смерть? Я запутался и не могу сказать точно, где я сейчас нахожусь. В каком мире — жизни или смерти? Мертв я, наконец, или нет? Где та грань, что разделяет безумие от здравого смысла? Как отличить видения от реальности?
Отвлечься. Отвлечься. Рассказать все.
Спустя несколько дней после автокатастрофы, я будто вновь влился в обыденный поток жизни. Жил, как и прежде: ходил на работу, посещал с женой рестораны, все, как у нормальных людей. На выходные приезжали Маринкины родители, и мы довольно мило посидели в уютной, домашней обстановке. Желание умереть, навязчивые безумные мысли (а ведь я понимаю, что это безумие, разве разумный человек захочет умирать?) вроде бы отступило, напоминая о себе смутными, будоражащими кровь ощущениями. Особенно, когда занимался с Маринкой любовью. Мне уже не хватало обыденного секса. Словно съесть спелый сочный арбуз, и тотчас закусить лимоном. Я и хотел "арбузов". Но, стараясь жить как жил раньше, отмахивался от растущего желания.
