М Емцев - Черный ящик Цереры
- Не могу, батюшка, не могу, - сказал он и вздохнул. - Все это как-то сразу навалилось на меня... Признаюсь откровенно, не разбирался, не интересовался я этим делом. Думал, брешут энергетики, как обыкновенно. Вечно они чем-то недовольны.
- Нужно принимать срочные меры.
- Приму, родной, приму, сейчас приду и всыплю этим христопродавцам. По первое число всыплю.
- Но... вы там не особенно, Ефим Николаевич, - неуверенно сказал директор, - чтобы не было, как в прошлый раз. Конечно, разобраться надо и наказать кого следует, но... вы сами понимаете, у вас очень способные ребята и с ними... Одним словом, вы не очень круто заворачивайте гайки.
- Нет уж, батюшка, Алексей Александрович, позвольте мне самому определить меру наказания. Я не допущу, чтобы в моей лаборатории тишком-нишком какие-то эксперименты ставились. И вы, Алексей Александрович, ученый и я ученый. Мы знаем, что такой колоссальный расход энергии может быть связан с постановкой экспериментов в области сильных взаимодействий. В плане моих работ по лаборатории таких опытов не значится. Это я заявляю вам со всей категоричностью, ибо план подписан мною. Значит, что? Значит, какой-то сукин сын или сукина дочь (директор поморщился), простите за выражение, ставит опыты без моего ведома. Осуществляет какую-нибудь гениальную идею. У них там много идей. Разных, и гениальных, и... похуже. Я в принципе не против самодеятельности. Но чтобы без моего ведома, это уж извините! Я самым строжайшим образом пресеку. Я им покажу!
- Успокойтесь, Ефим Николаевич, - сказал директор. - Вам вредно волноваться. Не горячитесь.
- Благодарю, дорогой Алексей Александрович, но позвольте... одним словом, я вас скоро проинформирую об этом деле и о принятых мною мерах.
Маленький и седой, подвижный, как ртуть, Ефим Николаевич выпорхнул из глубокого кресла и понесся к двери. Директор с улыбкой посмотрел ему вслед и покачал головой.
...Через некоторое время в электрофизической лаборатории разразилась гроза. Сотрудники поеживались, проходя мимо кабинета своего зава. Оттуда доносился треск молний и раскаты грома. Недаром ученики прозвали Ефима Николаевича "цунами". Его ярость была стихийна и неуправляема. Он сметал на своем пути любое препятствие и не терпел никаких возражений. Ему нужно было отбушевать. После этого он становился добрейшим и нежнейшим человеком, которого все любили и уважали. Приступ бешенства сменялся у него состоянием задумчивого созерцания. В такие минуты он, казалось, с удивлением и грустью изучал плоды своей кратковременной бурной деятельности. Он легко отходил, милейший Ефим Николаевич, но это мало утешало тех, кого накрывала волна "цунами".
- Мильчевский, к шефу!
Роберт вошел в кабинет, когда ураган достиг своего апогея. Шеф был без пиджака, воротник рубахи расстегнут, узел галстука сполз вниз на тощей груди. Епашкина с заплаканными глазами сидела на стуле и пила воду из граненого стакана. Зубы ее постукивали о стекло.
- Ах, это вы! - зарычал Ефим Николаевич.
"Людоед, чистой воды людоед, - подумал Мильчевский. - При галстуке, с вилкой и ножом, с дипломом доктора в кармане, но все равно..."
- Признавайтесь! - заорал шеф. - Вы двое! Вот вы. Вы и вы! Я все знаю! У меня журнал! Вы больше всех торчали здесь по вечерам за эти два месяца!
Он размахивал канцелярской книгой, в которой велась запись внеурочных работ лаборатории.
- Она уже призналась, нет, не то!.. У нее не может быть такого абсурда. И я ей верю. Видишь, плачет! Я ей верю, а вам не поверю... Что бы вы мне тут ни говорили! Я вас знаю, я все знаю. Думаете, не знаю?
Он тряхнул книгой, из нее посыпались листы. Епашкина с ужасом посмотрела на бумажки, лениво кружащиеся в воздухе, и принялась за воду... Рука ее тряслась.
Волна сокрушает гранит, но бессильна перед мягкой устойчивостью водорослей. Сила побеждается не силой, а слабостью. Итак, смирение и кротость, покорность и податливость, тогда удар пройдет поверху...
- Ефим Николаевич! - начал Мильчевский.
- Что?! Вы что-то хотите сказать! Молчите! Я знаю, какая-то глупость или того хуже. Вот у меня акт дежурного энергетика. На вас, Мильчевский, на вас! Вы тогда один сидели во всей лаборатории. Один! Ее не было, наверное, надоело пустяками заниматься, а вы что делали, позвольте вас спросить? Чем занимались, почему на подстанции полетели все эти... как их... такие маленькие штучки?.. Он беспомощно и яростно вертел пальцами. - Ну, эти... да подскажите же, вы, экспериментатор!
- Тепловые реле, - послушно подсказал Мильчевский.
- Да, именно! Почему? А? И вообще! Почему мне не известно, что делается в моей лаборатории?! Черт побери, почему от меня все скрывают?
- Я...
- Нет, вы ответьте на мой вопрос! Почему от меня скрывают? Кто-то что-то изобретает, экспериментирует, а я не знаю! Может, идет проверка принципа относительности или создание водородной бомбы, а я не знаю! Я ничего не знаю! Меня обходят, мне не говорят, от меня скрывают. Я никогда ничего не знаю! Свои же сотрудники!
- В следующий раз я обязательно посоветуюсь с вами, - быстро вставил Роберт.
- Что?! В следующий раз? Его не будет, заверяю вас. Вы уволены. Все! Идите жалуйтесь в РКК, местком, куда хотите... А что вы там делали? - он воззрился на Мильчевского, как разъяренный носорог. Маленькие глазки со страшной силой сверлили, пронизывали лаборанта. Если б энергия этого взгляда могла превратиться в тепло, последнего было бы вполне достаточно, чтобы Мильч целиком перешел в парообразное состояние. "Господи, надоумь меня научной чушью..."
- Я проверял проводимость полимеров...
- Полимеров?! Ха! Ерунда! Полимеры - изоляторы.
- Мои друзья из НИИпластмасс дали мне образцы материалов, обладающих электропроводностью. Я хотел осуществить прямой электрообогрев... некоторых полимерных тканей.
- Почему работа не в плане? Что за тайны? Почему скрыли от меня? Я ж говорю, мне никогда ничего не сообщают! Я не знаю, что делается в моей лаборатории. Мне приходится все узнавать от дирекции!
- Я хотел сначала попробовать, получить какие-нибудь результаты, а потом...
- Глупости! Одни глупости! Сплошные глупости! Что вы можете? Вы же даже не научный работник, а лаборант...
Шеф еще продолжал бушевать, неистовствовать, грозить, но Мильч видел ураган стихает. Высокие водяные валы сменились пологими ленивыми волнами, гром откатывался за горизонт, вот в разрывах туч мелькнул кусочек ясного неба.
- Завтра покажете ваши образцы, я посмотрю, что вы там накуролесили. Ступайте, - вдруг совершенно спокойно сказал Ефим Николаевич.
- А вы останьтесь, - обратился он к Епашкиной, - я вам докажу, что дело здесь не в форме, а в содержании. Точности поучитесь у Ван-дер-Ваальса, голубушка... У Констама. У Гиббса...
