Юрий Яровой - Четвертое состояние
Нет, но ведь это все надо было видеть собственными глазами! Возвращаемся мы из кафе после праздничного ужина, часов в десять вечера, а вахтер у входа в лабораторный корпус встает перед нами и вопрошает грозно: «А нет ли среди вас товарищ Кореневой?» — «Я, — говорю ему. — А в чем дело?» — «А дело в том, товарищ Коренева, что мне из-за вас уже телефон прямо оборвали — звонят и звонят. Езжайте немедленно в аэропорт и обратитесь в справочное бюро».
Знаешь, у меня мгновенно сердце в пятки: мама. Мама у меня сердечница, ужасная стенокардия. И даже не подумав, какая тут может быть связь между моей тревогой за маму и справочным бюро аэропорта, я выскочила на улицу, остановила такси и понеслась, ругая себя на чем свет, что так давно не писала родным, что вообще уже не была в Семиречье целую вечность. Представляешь мое потрясение, когда в ответ на жалобно-тоскливое: «Я — Коренева, из Средне-Азиатского университета», мне через стеклянный барьерчик подают гигантского рыжего медведя! «Из Москвы. Экипаж московского рейса доставил. Примите и наши поздравления с днем рождения». Это уже улыбающаяся сотрудница из справочного. И знаешь, она это сказала таким голосом (или это у меня такая обалдевшая была физиономия?), что стоявшие в очереди за мной пассажиры захлопали в ладоши. А у меня ноги словно приросли к полу — ни шагу не могу сделать: душат слезы, держу я твоего рыжего медведя и ничего, ровным счетом ничего не могу сказать — поблагодарить в ответ.
Не помню уж — сама отошла или меня отвели к креслу в зале ожидания... Пришла немного в себя, давай оглядывать медвежонка, а он такой славный, ну такой умильный!.. Не выдержала — поцеловала. Прямо на глазах у всей изумленной публики. И когда ехала домой — тоже все на нас с Генулей глаза таращили. Где ты только откопал такую прелесть? И вообще — как ты узнал о дне рождения? Теперь-то я знаю, а тогда... Даже в голову про телефон не пришло.
И вот, сидим мы с Дарьей, уже, наверное, второй час ночи, чай распиваем, Дарья, конечно, пирог по случаю моего рождения испекла, и Генуля третьим за нашим столом, и бутылочка Дарьиной яблочной наливки. И вдруг Дарья возьми да и огороши меня: «Значит, гость будет? Тот самый москвич? Ну и хорошо. А то ты у меня, Милочка, вся уж иссохлась».
Я, конечно, на нее накинулась — с чего вы взяли, да как не стыдно!.. А сама, чувствую, до ушей покраснела. И вот — словно накликала: день я сама не своя — жду телеграммы, второй, третий... Не веришь, Новый год дома просидела — никуда не пошла. Даже Дарья и та ушла к приятельнице. А я так и просидела в одиночестве. Но нет, не совсем уж в одиночестве: сначала со мной был Генуля и мы с ним беседовали... Смешно, правда? Как посмотрю на себя со стороны... Ну и пусть — смешно. Даже выпили с Генулей немного по-московскому Новому году. Я тебя в этой суматохе так и не спросила: а ты-то сам как встретил Новый год? Впрочем, в Москве это не проблема. А у нас, в Алатау... И вдруг, я уже совсем собралась спать, вваливаются Антон с Татьяной — были у кого-то в гостях, поехали домой и вспомнили обо мне. И я им очень благодарна, потому что одной все же, сам понимаешь, немного тоскливо в новогоднюю ночь.
Татьяна разыскала неприкосновенные запасы Дарьи — все вытащила на стол, и такой у нас получился отменный пир!.. У меня даже эта нервозность немного прошла: хожу, говорю, делаю, а у самой уши на макушке: не стучит ли почтальон с телеграммой? Вот Дарья, наколдовала!.. И все оставшиеся до пятого дни уши у меня так и провели па макушке, и когда с вахты позвонили и сказали, что мне телеграмма, — я неслась по коридорам не чуя под собой ног — знала, от кого и что. Так оно и вышло. Только никак не ожидала, что ты решишься лететь последним рейсом!..
Пришла в лабораторию с телеграммой — сияю, девчонки-лаборантки облепили со всех сторон — что? от кого? о чем? Антон первый догадался: «Мысль» летит? Гостиницу организовать?» А у меня такое чувство... Отвяжитесь вы все от меня.
Позвонила в аэропорт. Ответили: рейс запаздывает на час. А я уже больше не могу. Сказала девочкам — выключите тут все, и ушла. Ходила, ходила, а потом и сама не знаю, как в аэропорту очутилась. Шесть часов просидела в зале ожидания! Кто бы сказал мне такое — что я способна, шесть часов, дурра дурой, слоняться по аэропорту, когда до города сорок минут езды на автобусе, — посмеялась бы. А когда ты наконец появился в толпе прилетевших, я тебя заметила далеко, как только ты вышел из автобуса, чувствую — не могу. Ничего не могу. Ни подойти к тебе, ни цветы вручить, да и все заготовленные и десятки раз повторенные слова приветствия — знаешь, все эти банальности насчет благополучного прилета в столицу республики яблок и цветов, — все куда-то испарилось. Стою среди встречающих, за воротами, вижу, что ты ищешь меня взглядом — такая растерянность на лице!.. Да и понятно: час ночи. Это я все вижу и понимаю, а внутри словно окаменело. И мысли даже окаменели. И какое счастье, что все-таки узнал меня, — больше всего, это я потом поняла, меня страшило, что ты увидишь меня и — не узнаешь. Сколько мы с тобой были вместе? Час в лаборатории да вечер в «Дарьотеле»?
Ты узнал — какое счастье! А все равно ноги — ни с места. И язык — прилип. Протягиваю цветы... Ой, не могу — даже сейчас не могу без дрожи вспомнить, как ты сгреб меня на виду у всей толпы, с цветами сгреб, даже не заметив, что я ими от тебя обороняюсь!.. Медведь, так я и решила тогда, — ты свою копию мне на день рождения прислал.
И потом... Как ехали в такси, как, ты шепотом... О чем ты мне говорил в такси? Ничего не помню, Помню только, как ты касался губами моего уха... Сердчишко мое бедное! Никакая работа в голову не идет. Антон на меня шипит, злится... Ну и пусть. Спать хочу — ужасно. А ты сейчас что делаешь? По московскому времени десять с четвертью. Если самолет пришел в Москву по расписанию... Подсчитала: ты сейчас едешь в метро. Едешь и дремлешь — уверена. А во сне видишь... меня. Уверена тоже. А потом придешь в свой «Филевский парк»... Кончаю. Дальше мне думать совсем не хочется.
Целую тебя — первый раз в жизни написала «целую» чужому мужчине. Но какой же ты для меня теперь чужой? Я тебя так люблю... Твои глаза — особенно. Смотрела,бы в них не отрываясь — часами. Знаешь, в школе мы так и играли: кто кого переглядит. Танька всегда меня «переглядывала». Целую тебя, родной мой... Да, а о сюрпризе — как я узнала, так тебе и не рассказала. Вот был номер! Приехала домой, тискаю своего Генулю — рыжий, синтетикой пахнет — оглушительно! А у меня такое чувство... Нет, ощущение... Нет, обоняние?.. Да, слышу какой-то тонкий аромат — от Генули исходит. Да что, думаю, такое? Я и так к нему прикоснусь щекой, и эдак... То синтетика, а то — аромат. И давай я тогда прощупывать его толстую рыжую шубу — носом, представляешь? Умрешь — всю его рыжую шкуру носом перепахала. Нашла. Какая прелесть — крошечный флакончик французских духов. Но где??! Ну и хулиган же ты, мой дорогой Геннадий Александрович!
