Николай Томан - Говорит космос!.. (сборник)
— Спасибо вам, товарищи. Можете быть свободны. Занимайтесь своими делами.
С Костровым и его помощником Сергеем Роговым он здоровается особенно приветливо. Тепло пожимает руку Галины.
— Ну-с, каковы у вас успехи?
— Кое-что намечается, — сдержанно отвечает Костров и коротко докладывает, в чем видит он наметившийся успех.
— Значит, вы полагаете, что принимаемое вами излучение искусственного происхождения?
— Есть основание так думать, Петр Петрович. Видите, каков его профиль? Разве можно сравнить его с профилем естественных излучений космического пространства?
— Да, пожалуй, — соглашается Петр Петрович. — Однако это излучение все еще не несет пока никакой информации.
— А изменение длины волны на один сантиметр? — спрашивает Галина. — Информацию можно ведь передать не только модулируя волну, но и изменяя ее частоту.
Заместитель директора вопросительно смотрит на Кострова. Алексей вполне разделяет смелую мысль Галины.
— Это действительно может быть именно так, Петр Петрович. Амплитудная модуляция волн космических радиоизлучений подвержена большим искажениям, тогда как длина их регистрируется нами с безукоризненной точностью.
— Ну что же, будем полагать в таком случае, что вы на верном пути, и запасемся терпением. А пока примите мои поздравления с первыми успехами.
Он вновь пожимает всем руки. Галина, поняв, что ему нужно остаться наедине с Костровым, делает знак Рогову, и они незаметно выходят из аппаратной.
— Очень толковая у вас помощница, — замечает Петр Петрович.
— Да, очень. Но она ведь не только мне помогает.
— Сейчас важно, чтобы она и вообще весь коллектив обсерватории помогал в основном вам, Алексей Дмитриевич. Надеюсь, вы понимаете сложившуюся ситуацию и ту ответственность, которая ложится на вашу группу и на вас лично в связи с этим?
— Да, конечно, Петр Петрович.
— Вот и отлично. Учтите, что в успехе ваших исследований заинтересован не только наш институт, но и Академия наук. Я бы даже сказал, вся наша наука.
Как только заместитель директора уходит, Галина возвращается к Кострову. У входа в аппаратную она сталкивается с Пархомчуком.
— Что вы тут делаете, Остап Андреевич? — строго спрашивает она коменданта.
— Прикидываю, каким образом лучше всего окружить вниманием товарища Кострова, — озабоченно сообщает Пархомчук. — Имеется такая установка от начальства.
— Ну, и что же вы придумали?
— Изучим этот вопрос досконально, — уклончиво отвечает Пархомчук, — чтобы охватить весь комплекс его потребностей.
— А наших?
— И ваших. Но вы все идете теперь под его маркой — группа Кострова, костровцы, так сказать. Вас, костровцев, я вообще люблю больше, чем другие группы. И вот решил для начала разбить перед вашей антенной цветочную клумбу. На ней будет красоваться девиз, написанный живыми цветами: «Per aspera ad astra», что означает «Через тернии к звездам»! Не плохо, а? К тому же, чистейшая латынь.
Галина смеется и спешит в аппаратную.
Группа Кострова уже в сборе. Астрофизики Сергей Рогов и Максим Мартынов сидят на широких подоконниках. Радиотехник Бойко стоит рядом с ними, прислонясь к пульту с измерительными приборами. Костров у стола перелистывает дневники наблюдений. Когда входит Галина, он пододвигает ей стул и садится за свой рабочий стол.
— Начнем, товарищи, — говорит он. — Сережа, я просил вас ознакомиться с работами Брейсуэйта. Вы готовы?
Рогов достает тетрадь и торопливо листает ее.
— Результаты наблюдений Брейсуэйта за радиоизлучением Фоциса таковы: с начала ноября и до первого декабря прошлого года он довольно отчетливо принимал излучение на волне двадцать один сантиметр с таким же профилем, как и у нас. Затем начались помехи, в которых сигналы на этой волне совершенно растворились. Брейсуэйту не удалось избавиться от фона в течение всего декабря. В январе помехи снизились, однако принять излучение на волне двадцать один сантиметр так и не удалось в течение всего января.
— А он интересовался только этой волной? — подсчитывая что-то, спрашивает Костров.
— Нет, не только этой. Он прощупал весь спектр радиоизлучений на волнах от одного до тридцати сантиметров. А в феврале снова зарегистрировал излучение с тем же профилем на волне двадцать один сантиметр. В марте опять все растворилось в помехах. Помехи несколько ослабли лишь во второй половине апреля, но излучение на волне двадцать один сантиметр снова бесследно исчезло, хотя к этому времени Брейсуэйту удалось сконструировать такую аппаратуру, которая обеспечивала уверенный прием даже при наличии шумового фона значительно большей интенсивности. — Рогов захлопывает тетрадь и скороговоркой заканчивает: — На этом терпение Томаса Брейсуэйта, а вернее дирекции радиообсерватории, в которой он работал, иссякло. Они жаждали быстрого успеха и приказали Брейсуэйту заняться другими звездами. На Фоцисе же был поставлен крест, так как ни один из параметров его изучения — ни амплитуда, ни фаза, ни частота — не несли никакой информации.
— Точь-в-точь как у нас! — возбужденно восклицает Мартынов, давно уже считающий исследования Фоциса безнадежными.
— Да, до недавнего времени, — поворачивается к нему Костров. — Ибо секрет тут, видимо, не в модуляциях волны. Однако и постоянство формы этой волны тоже, конечно, не случайно. Оно невольно привлекает внимание, наводит на мысль о возможной искусственности сигнала. Разве не поэтому заинтересовались радиоизлучением Фоциса и мы и Томас Брейсуэйт?
Он вспоминает, каких ухищрений стоило выделить из шума космических помех эту волну, не несущую никакой информации, кроме, может быть, одного только сигнала: «Внимание». Нужно было терпеливо улавливать слабую энергию ее импульсов и, пользуясь их однородностью, «наслаивать» в специальных накопителях — электронно-лучевых трубках «памяти» — до тех пор, пока импульсы эти не выделились отчетливо из радиошумов космического пространства.
И этот упрямец и скептик Максим Мартынов вложил в работу группы немало изобретательности, совершенствуя приемную аппаратуру радиотелескопа. Почему же теперь не хочет он понять принципа передачи информации теми, кто обитает на одной из планет Фоциса? Может быть, не понимают этого и другие?
Но Костров так и не успевает ничего объяснить своим сотрудникам, его опережает Рогов:
— Нам все понятно, Алексей Дмитриевич. Информация со стороны Фоциса передается, конечно, не модулирующей функцией, а изменением длины волны.
— Как же, однако, смогут они передать нам что-нибудь таким способом? — спрашивает коренастый, рыжеволосый и веснушчатый радиотехник Бойко. — Теперь нужно, значит, ожидать передачи на волне девятнадцати или двадцати двух сантиметров? До каких же пор можно уменьшать или увеличивать длину этих волн? Такие известные физики, как Филипп Моррисон и Джузеппе Коккони, утверждают, что космические радиопередачи можно вести лишь на волнах длиною не менее одного и не более тридцати сантиметров. Что же, наши друзья с Фоциса и будут, значит, вести передачу на всех этих волнах по очереди?
