Андрей Нимченко - Нф-100: Псы кармы, блюстители кармы. Весь роман целиком
- Каких это - "как я"?
- Твои странные сны... они ведь уже начались. Ощущение такое, будто влез в шкуру незнакомца, и проживаешь его судьбу. Другая личность, другие поступки и их логика, совершенно тебе не свойственная. Наутро почти все забывается, но остается ощущение, что этот сон не спроста. Он дан, чтобы изменить что-то, помочь, предостеречь. Ты просыпаешься в поту, потому что чувствуешь ответственность, но не можешь вспомнить, за кого, за что... Так ведь?
Торм удивленно кивнул.
- Тебе дано находить в неизведанных просторах духа людей, чей жизненный путь, как и твой, грубо прервали, - продолжал старик, - тех, кого лишили права следовать своей карме, и кто теперь в одном шаге от преступления. У них будут свои наставники - трансы, решившие обратить их в себе подобных, чаще всего "дикие" охотники. Они покажут ему притягательность своей жизни. Дадут этот сладкий наркотик: почувствовать вкус крови, отведать духовной плоти, чтобы их ценности стали и его ценностями. Твоя задача прийти раньше, чем трансформа завершена и выбор сделан. И уберечь от падения. Ты - антитело в организме человечества, клетка, останавливающая вирус. Когда-то ты был таким же, как все, но болезнь изменила тебя, и, не убив, и дала возможность бороться с заразой. Это - судьба взамен той, что у тебя отняли. Принимать ее или нет, выбор твой.
Торм решил уходить ночью, когда солнце село и даже его бурые отсветы перестали тревожить потускневшее небо. Своего выбора он не объяснил. Цыганка и Славик провожали его. Парень явно грустил, расставаясь. Цыганка была невозмутима. Когда рукопожатия и пожелания удачи были закончены - Славик и еще пара десятков парней назавтра отправлялись к лагерю Фука, так что последняя ему была ох как нужна - молодой цыган пошел обратно в селение. Ему еще предстояли сборы.
Унылую группку вагончиков, давным-давно вставших на прикол у лесной опушки, у Торма язык не поворачивался назвать "табором". Но жившие здесь люди иначе его не величали. Двух десятков парней, готовых сражаться с оружием в руках, в таборе не было. Цыгане стали прибывать позавчера днем, по двое - по трое, призванные Славиком из соседних общин. Какой интерес у них был в этом деле, Торм так и не понял. Разве что надеялись обнаружить в лагере Фука деньги, что маловероятно.
Это было похоже на подготовку к войне в каком-нибудь северо-американском племени. Вожди вынесли решение, и вот рассыпанные по огромной территории рода собираются в главном стойбище. В окрестностях вырастают типи, гомон ребятни становится громче, запахи еды, которую готовят скво, сильнее. Мустанги острыми копытами попирают зеленую траву, и вскоре в окрестностях сплошь ржавеют вытоптанные ими проплешины.
Шаманы трут краски для "рисунка войны", который скоро нанесут на тела воины, и глотают толченный мухомор, чтобы духи подсказали им исход сражения. С утра до ночи звучат боевые барабаны, а когда солнце прячется за поросшую лесом, похожую на спящего гризли скалу, у костров скачут в дикой пляске воины. Мелькают копья и томагавки, разнося в щепы воткнутые в землю символические столбы - их "противника". Мужчины приводят себя в боевой экстаз. Они не торопятся, день за днем едят сушеное мясо, пьют ягодный сок, объезжают коней, готовят оружие. На тропе, ведущей к смерти, спешить ни к чему...
В таборе Славика вместо мустангов были УАЗы с усиленным кузовом и мотоциклы, вместо типии палатки из плащевины, а вместо луков и томагавков, "УЗИ" и Калашниковы". Но смуглые воины напоминали тех, кто еще пару сотен лет назад танцевал у костров на другом конце земли. Торм знал, что пятерым из них не вернуться. Линии судеб вели этих людей к лагерю Фука, для того, чтобы там прерваться.
- Я хотела что-то тебе сказать, - мать задержалась, глядя, как удаляется в ночь тонкая фигура Славика.
- Надеюсь, не жалеешь о том, что дала мне приют?
- Не жалею, - ответила старуха, - Ты, пока болел, часто кричал во сне. Все о каком-то выборе говорил.
- Выборе?
- Будто кто-то давным-давно сделал неправильный выбор. И погубил тем самым людей, не понеся наказания. И еще, что пришла пора отплатить. Но ведь ты говорил, что приходишь к новообращенным как раз, чтобы уберечь их от падения?
- Обычно так, - сказал Торм, - Но сейчас... одно время я тешил себя надеждой, что мои сны идут параллельно с действительностью. Но потом увидел надпись о встрече миллениума, и вспомнил, что она была сделана прошлой зимой. Получается 2001 год, 30 лет назад... Почему мне снится то, что уже не изменить? Я сам задаю себе этот вопрос.
- А если тот человек все эти годы убивал? Ведь будь он цивильным трансом, сны не позвали бы тебя.
- Что ж, может, наша встреча послужит для его раскаяния, - с сомнением в голосе произнес Торм.
- Лев, попробовавший человеческого мяса, порченый лев, - убежденно проговорила мать, - я бы не стала поворачиваться к нему спиной. Я бы засадила его в клетку, а лучше - пристрелила.
- Вечный выбор, - ответил Торм, - поверить и быть обманутым, или не поверить и оттолкнуть душу от пути исправления...
Когда огоньки горевших в таборе костров слились в одну тусклую звездочку почти у горизонта, Торм позволил себе обернуться. Казалось, что там тепло и уютно, там тебя ждут, и если ты повернешь назад, будут тебе рады. Маленькая идиллия семейного очага - такая безупречная, когда глядишь на нее из напоенной тревожными звуками ночи. Он видел миллионы схожих идиллий - в слеповатых окошках затерянных в глуши избушек, у лесных балаганов, в широких окнах городских высоток. Простой электрический свет, лившийся оттуда, становится теплым и золотым, если вокруг тебя темно и холодно.
И почти всегда Торм знал, что это - иллюзия. Где-то ждут мужа, зная, что он проводит время с любовницей. Где-то волнуются за детей, и тревога, смешанная с родительским эгоизмом, вихрем кружится над бессонным супружеским ложем. Где-то ждут смерти - уныло и беспросветно, не надеясь уже ни на что. Где-то, как в таборе Славика, готовятся к войне. Где-то украдкой, второпях, то забываясь в душных волнах наслаждения, то окунаясь в воды страха, изменяют себе и любимым чужие друг другу люди.
Вблизи Торм мог видеть все это, и волшебный свет исчезал. Поэтому он и любил смотреть издалека. Поэтому и отправился сегодня в дорогу после заката, чтобы запомнить тепло приютивших его людей маленькой желтой звездочкой на горизонте.
Супер-человек, и недо-человек в одном лице. Одинокий, лишенный любви, детей и нормальной жизни. Тот, кто может так много, и все же самым главным считает умение держать свои способности в узде. Лев в клетке морали, с ключом на шее, который жжет, как будто раскален добела.
Глава 14.
Мей.
