Пол Андреотта - Сладкий вкус огня
- Серж!
Сразу послышался топот бегущих ног. Она прижалась ко мне радостно и страстно. И я опять держал ее в своих объятиях. Это продолжалось около часа. Где-то в глубине моей души из боли, отчаяния, пустоты рождалась новая жизнь. Тепло вновь разлилось по моим жилам.
10
- Все вверх дном, - повторяла она. - Что случилось?
Она ходила из комнаты в комнату, всплескивала руками, словно маленькая школьница, потерявшая свой пенал.
- Во что ты тут играл?
Я медлил с ответом и в конце концов решил пока не говорить правду.
- Мне казалось, что дом стал необитаемым. Я хотел найти какие-то признаки жизни.
Тереза не обратила внимания на мое абсурдное объяснение. Решив, что вечер холодный и нам нужен огонь, она запихала в камин несколько старых досок, добавила немного скомканной бумаги и придавила все это тяжелым бревном. Казалось маловероятным, что подобное сооружение загорится. Однако через минуту пламя взметнулось вверх, как джинн, и дерево весело затрещало. Тереза села, очень довольная собой.
- Я переселилась к дяде. На время. Я иногда так делаю... Что там произошло на кладбище?
Я подробно ей рассказал, как тайно преследовал садовника, как подумал, что он ведет меня к ее могиле, и как Фу набросился на меня со страстью маньяка. Она засмеялась своим ленивым смехом. О, этот смех! Я готов был хоть триста раз умереть ради этого ласкового смеха.
- Не обижайся на него, - сказала Тереза. - Он старый солдат.
Это не повод. Я тоже был солдатом. Даже проиграл войну - и это достаточно хорошая рекомендация. Потом я спросил: "Почему он набросился на меня?"
Из ее рассказа я понял, что когда-то давно - как давно, мне не удалось установить, поскольку у Терезы было довольно слабое чувство времени - Фу был безумно влюблен в ее мать. После аварии - впервые она упомянула аварию - свет навеки померк в его глазах, и он стал каждый день носить свежие цветы на ее могилу.
- Вот почему он выращивает эти ужасные цветы. И старается, чтобы никто не узнал.
Тогда - поскольку маленький Фрейд дремлет в каждом человеке - я ухватился за возможность расспросить Терезу о матери.
- Она была красива?
- Ну...
- Ты ее очень любила?
- Я никого особенно не любила, кроме тебя, - сказала Тереза. Но она упомянула еще одну вещь: у матери была страсть к цветам.
- В этом доме всегда было много цветов. Только мать не могла вынести, когда они увядали. Цветы меняли каждый день, и всегда их не хватало.
Огонь умер с приходом ночи. Тереза умолкла. В темноте она дышала глубже, как растение. Я наклонился и нежно поцеловал ее глаза. Делая это, я испытывал блаженное чувство полной свободы. Где-то далеко были Берни, Ким. Я сам оказался где-то далеко. Она медленно повернула голову медленнее, чем вращались зубчатые колеса в настенных часах, которые висели в прихожей. Эта маленькая королева тишины могла пробыть в таком состоянии лет триста и не проронить не звука.
- Когда ты молчишь, мне страшно.
- Мне тоже страшно, - призналась она и добавила, как будто этот вопрос интересовал ее чисто теоретически: - Почему нам страшно, когда мы вместе?
- Потому, что мы любим друг друга.
- Что с нами будет?
Я не ответил. Тема была столь неопределенна, что я решил отложить ее на потом - как проблемы Юго-Восточной Азии. И я заявил, что хочу есть. "Сейчас охотничий сезон. Я просто мечтаю о куропатке". Она моментально исчезала и вернулась с блюдом бисквитов, которым на вид было несколько недель.
- Нет, я по-настоящему проголодался. Целый день ничего не ел.
Тереза приложила кончик указательного пальца к губам - жест, означавший, что она думает.
- Хорошо, - сказала она наконец, - мы отпразднуем твое возвращение. У нас будет паштет и много-много красного вина. Прекрасно. И у нас будет кукуруза в початках. Последнее я воспринял без энтузиазма, но ничего не сказал.
Потом примерно полчаса я мог вдыхать шедший из кухни пресный аромат кукурузных початков, варившихся в воде. Но паштет был великолепен, и вино незабываемо, - слой пыли в палец толщиной покрывал принесенную из погреба бутылку. Поскольку Тереза выпила совсем мало, почти все досталось мне. Когда мы встали из-за стола, я был пьян. Потом она засмеялась и сказала, что хочет покурить. Меня восхитило, как Тереза зажгла мою сигарету, и еще больше, как она держала ее между большим и указательным пальцами, осторожно вынимая изо рта после каждой затяжки, словно это был какой-то драгоценный предмет. Потом я предложил вымыть посуду.
Когда мы стояли перед раковиной, - Тереза мыла и полоскала, а я вытирал, - на четвертой тарелке я вдруг набрался храбрости и сказал:
- Я тут искал кое-что.
- О чем ты?
- Сегодня днем я искал здесь фигуру из воска с воткнутыми в нее иголками.
- Не понимаю, объясни.
- И еще я искал пропавшую фотографию моей жены и прядь волос.
- Зачем?
- Я думал, что найду их здесь.
- Здесь... По почему здесь?
- Когда я вернулся в Париж, жена заболела, и я думал, что кто-то наложил на нее заклятье.
- Кто?
- Ты.
- Ты и самом деле веришь в что?
- Верил.
- А сейчас?
- Не знаю. Я ходил к одному специалисту, который снимает заклятья. Он говорил много и не сказал ничего.
- Да, так часто бывает. Я знаю здесь одного человека. Хочешь, сведу тебя к нему?
- Это последняя соломинка...
- Он действительно знает свое дело. К нему приезжают отовсюду.
- Это действительно последняя соломинка.
- Кто наговорил тебе такую чепуху?
- Откуда мне знать? - Я осторожно положил в шкаф последнюю тарелку. По крайней мере, это подействовало, раз я вернулся...
- Ты надолго?
- На неделю. Семь-восемь дней, не больше.
- Почему не больше?
- Потому что существует континент Азия, хочешь ты этого или нет.
- О чем ты? Ты очень забавный, когда пьянеешь...
Я поймал ее руку и повернул ладонью кверху.
- Почему у тебя нет линий?
- Есть.
- Их почти не видно.
Я медленно провел большим пальцем по гладкой мягкой ладони. Это была необычная, даже пугающая гладкость.
- Щекотно.
- Странно не иметь линий, - сказал я. - Как будто у тебя нет судьбы.
- Пойдем...
Тереза выдернула свою руку и вышла.
Она прошла гостиную и поднялась на второй этаж, всюду выключая свет. Я последовал за ней. Когда мы пришли в спальню, она разделась, положила кусок материи на лампу и легла на кровать. Большие спокойные глаза повернулись ко мне. Я взглянул в окно. Ночь с каждой секундой становилась все чернее, отрезая дом, парк, ручей, Пролом, город и меня самого от остального мира.
11
Вскоре после этого - наверное, дня через два - томная задумчивость осени уступила место ветреной погоде. Зима еще не пришла, и солнце еще светило, но превратилось в маленький белый шарик. И пошли дни, столь похожие друг на друга, словно это было один бесконечный день.
