Алан Фостер - Приговоренный к призме
Груды поваленных стволов и обломанных волокон обеспечивали ему неплохое убежище, но как бы он ни старался, ему не удавалось обнаружить что-нибудь мелкое и съедобное. Все вокруг было заключено в силикатную броню или же состояло целиком из несъедобных веществ.
Испытывая ко всему отвращение, он бросил свое занятие еще до наступления ночи, прилег и лежа смотрел, как волокна на концах шестоподобных деревьев бессильно свисали вокруг стволов. В угасающем вечере слышалось множество разнообразных звуков, поражающих своим многообразием. Сдавленные вопли, резкий свист, жужжание, писк были ему уже знакомы. Но еще он знал и то, что воздушные волны наполнены какофонией чуждых звуков, которые его ухо не воспринимало.
Большую тревогу вызывало у него то, что ночью могут проснуться ночные хищники, хотя до сих пор никто не тревожил его после наступления темноты.
Это было большой удачей, так как единственным оружием в его распоряжении был хрупкий силикатный обломок и кусочек пузырящейся травы. Он старался лежать тихо, как только возможно.
Ночью так же, как и днем, воздух был теплый, тоже большая удача, учитывая его скудное одеяние. Неужели его предки вообще обходились без одежды? Но ведь они были покрыты шерстью.
Что же, он еще не погиб, и с каждым часом своей жизни обретал все большую уверенность в себе, если не оптимизма насчет будущего. Разве он не выдержал почти целые сутки на чуждой планете без скафандра? Это был талант, уже давно ставший ненужным жителям Самстэда, и сейчас был восстановленный Эваном Орджеллом в силу необходимости. Он прошел многокилометровый путь при помощи собственных мускулов, избежал встреч с несколькими опасными формами жизни и сделал попытку, пусть и неудачную, добыть местную пищу. Он был убежден, что ему есть, чем гордиться.
В самом деле, казалось, что обитатели Призмы его полностью игнорируют. Это наблюдение привело его к парадоксальному заключению. Если бы персонал исследовательской станции не пытался защищаться, а вместо этого предоставил станцию на произвол судьбы, остались бы они после этого в живых? На такой непредсказуемой и мало исследованной планете, как
Призма, не лучше ли перед лицом чуждой атаки прибегать к пассивности, чем предпринимать активные действия?
Эти мысли на некоторое время отвлекли его от ночных звуков. Он сидел, скорчившись между двумя стекловидными деревьями и смотрел, как звезды сменяют солнце и наполняют мир своим странным светом. Когда действие адреналина в его крови уменьшилось, он почувствовал, как им овладевает усталость и осознал, что он по настоящему измучен.
Он не заметил, как уснул, и не собирался просыпаться до самого утра.
Он так утомился, что для того, чтобы поднять его среди ночи потребовалось бы нечто невообразимое.
Ему показалось, что ему в глаз пытается забраться звезда.
Она была ярко-синяя и щекотала, как соломинка. Он яростно замотал головой. Подумав, что ему на лицо что-то опустилось, он быстро сел и попытался смахнуть звезду правой: рукой. Она улетела и тогда он открыл глаза.
До этого момента он всегда спал в чреве своего МВМ, иллюминатор при этом темнел, чтобы никакие внешние источники света не мешали от отдыху.
Сейчас между ним и ночными видениями Призмы не было никакого иллюминатора.
Одно из таких видений село на его щеку и разбудило его.
Ночь ожила пляшущими самоцветами. Первое, что пришло ему в голову — это светляки на Земле или булавочная пыль Хайвхома, но вскоре стало очевидно, что явление, которое он наблюдал, не имело ничего общего со знакомыми фосфоресцирующими формами жизни. Это было нечто совершенно иное.
Они светились гораздо ярче, чем их чисто углеродные аналоги и искрились всеми цветами радуги, тучей кружась над прудом. Пока он смотрел, как завороженный, двое существ отважились приблизиться к его лицу и зависли над ним. Они были ярко-красные, алые. К ним присоединилось третье, четвертое, одно зеленое, другое удивительного нежно-сиреневого оттенка.
Они висели над ним в ночном воздухе, как колибри. Их крошечные, хрупкие силикатные крылышки нежно звенели в отличие от резкого жужжания насекомых.
Они не мигали, а светились ровно, сила их свечения, как и цвет, была мощной и стабильной.
Эван замахал руками, и они отодвинулись на сантиметр. Эта туча производила достаточно света, чтобы он мог осмотреться. Он пытался представить себе, какая же система могла породить подобные существа и пришел к теоретическому выводу о том, что днем они должны проводить каждый час на солнце, набираясь солнечной энергии для того, чтобы летать и светиться ночью.
Они окружили его и он замахал на них обеими руками, отгоняя их, и они рассыпались во все стороны, как драгоценные камни с ладони раджи. Встав на ноги, он увидел, что они прятались в деревьях и кустах, сберегая собранную энергию для производства света. Силикатный лес, наводивший страх днем, сейчас превратился в захватывающее зрелище живого огня.
Однако, кругом была не только невинная красота. Что-то зашевелилось в многокрасочном полумраке, и Эван поспешно спрятался между спасительных пней. Оно урчало как небольшой механизм. В каком-то смысле оно и было им.
Оно представляло собой цельный черный боросиликат, жесткий и негнущийся, украшенный тремя ярко-розовыми глазами. Негнущейся хлопающейся пастью оно вдыхало летающие алмазы, носясь за ними в танцующем облаке на жестких изогнутых крыльях. Похожие на пальцы крючки на конце каждого крыла, сжимались и разжимались, загоняя злосчастные жертвы в открытую пасть чудовища. Эван был не слишком силен в древней истории и поэтому не признал в этом устройстве пропеллер, но тем не менее восхитился его эффективностью. Одиночный хищник не мог нанести заметный урон тысячам танцующих самоцветов и они, безразличные к тому опустошению, которое он производил среди них, продолжали свой ночной балет.
Он смотрел на них до тех пор, пока о себе не дал знать его желудок.
Он с трудом поборол искушение порыться в своем запасе концентратов. Лучше ограничить себя в еде. Однако, желудок требовал свое, поэтому он оставил свое место отдыха и подошел к пруду, уверенный, что не представляет интереса для черного летуна.
Кончиком палки он попробовал воду. Ее не растворила кислота, на нее не напал никакой подводный хищник, но она привлекла к себе внимание круглых водяных жучков. Они не были острыми и гладкими, как снежинки, которые жили на поверхности воды в дневное время. Они были потолще и состояли из силикатной решетки, похожей на пчелиные соты, скорее воздушной, чем плотной. Так же как и летающие самоцветы, они объявляли о своем присутствии ночным свечением. Однако они были голубыми или серо-голубыми, презрев яркие одежды своих воздушных родственников.
