Боб Шоу - Отбытие Орбитсвиля
– Я не удивлен, – неохотно улыбнулся Даллен. – Ожидал увидеть тебя здесь.
Ренард отодвинулся, позволяя изображению сфокусироваться вновь, но уже с четырьмя руками, две из которых принадлежали Рику и двигались словно в танце острова Вали.
– …Долгое время разум считался универсальным свойством материи, так что в некоторой степени им наделены даже элементарные частицы, – говорило голосом Лондона гротескное изображение. – Сейчас мы знаем, что разум обусловлен взаимодействием той же физической природы, что и электричество и гравитация, и существует модуль трансформации, аналогичный основному уравнению Эйнштейна, который уравнивает материю разума с другими сущностями физического мира…
Наложенные друг на друга изображения исчезли, оставляя Ренарда победителем.
– Видишь, программа не может справиться. Старый хрыч помешался на своих идеях.
– Он не ожидал саботажа.
– А чего он ожидал? Люди пришли сюда немножко выпить на халяву, благоразумно поволочиться за Сильвией, а не слушать лекции жалкого привидения. Заходи, старина. Тебе сегодня, как видно, тоже не мешает пропустить порцию-другую.
– Пожалуй.
– Да. – Ренард замолчал, его лицо в золотых веснушках приняло скорбно-торжественное выражение. – Я только что узнал о твоей жене и ребенке.
– Не будем об этом.
– Нет, это как раз то, что я… А, дьявол!
Ренард первым вошел в комнату и направился к длинному буфету, служившему баром. Даллен попросил разбавленного шотландского виски. Ожидая пока напиток будет готов, он огляделся. Два десятка гостей, в большинстве мужчины, стояли небольшими группами. Он узнал несколько лиц из различных ведомств городского управления, но Сильвии среди них не было.
– Она где-нибудь здесь, – сверкнув зубами понимающе сказал Ренард. Даллен попытался скрыть досаду.
– Зачем здесь эти люди? Не могут же все они быть физиками-теоретиками.
– Метафизиками – так будет точнее. Карал утверждал, что существуют особые частицы, названные сапионами, которые труднее регистрировать, чем нейтрино, поскольку они существуют в некоем, по его словам, ментальном пространстве. Трудновато для простого ботаника, хотя в моих мозгах полно этих сапионов, видимых только в ментальном пространстве, где большинство физических законов не такие, как у нас. Эти самые невидимки обеспечат нам жизнь после смерти. Карал, правда, не говорит "смерть", он называет ее началом дискарнации.
– Весьма удобная и утешительная теория, к тому же прибавляет настроения, – закончил Ренард, передавая Даллену стакан. – Лично я предпочитаю вот это снадобье, а иногда удается встряхнуться кой-чем другим.
– Фелицитин? – Вообще-то Даллен был не любопытен. – Ты сумел достать его здесь, в Мэдисоне?
Ренард пожал плечами:
– Раз в месяц здесь бывает один торговец с западного побережья, значит в городе наверняка кто-нибудь пристрастился к этому зелью.
– У кого же столько денег?
– Так они тебе и сказали. Фелицитин ведь запрещен, а те, кто им злоупотребляет, рано или поздно вынуждены заняться каким-нибудь преступным ремеслом. Иногда их можно вычислить по разным признакам, если, конечно, знаешь на что обращать внимание.
Даллен потягивал виски, удивляясь, что он смешан точно по его вкусу. Ренард старался вести себя пристойно. Как, интересно, отличить человека, употребляющего фелицитин? Он должен быть всегда холоден? Выделяться спокойной уверенностью?… Перед его глазами мелькнула запомнившаяся картина: разговорчивый молодой человек привлекательной внешности, в дорогом костюме. Размягченный, улыбающийся… Джеральд Мэтью, заместитель мэра. Даллен нахмурился, глядя в свой стакан.
– Надеюсь, здесь не сверххолодный лед? – спросил он. – Я слышал, он бывает вреден.
– Лед – всегда лед, – улыбнулся Ренард, – он только выпивку портит.
Даллен кивнул. Вдруг он заметил пару, которая направлялась именно к нему: толстяк Питер Эззати, чиновник городской спасательной службы, и его тучная жена Либби. Здороваясь, она неотрывно смотрела на него со скорбным выражением настойчивого соболезнования. Даллен почувствовал внезапную слабость: вероятно, она – любительница трагедий, профессиональная утешительница.
– Вы первый раз, Гарри? – спросил Эззати. – Как вам, получаете удовольствие?
– Я смутно представляю, в чем должно заключаться удовольствие?
– В разговорах. Карал, если вы внимательно следили за его аргументацией, довольно убедителен со своими сапионами, и это как раз те самые разговоры, которые мне нравятся. Тут множество парней, чьи мозги заняты не только спортом и сексом, они могут беседовать на любую тему. Например, что вы думаете о зеленых вспышках, которые продолжаются на Орбитсвиле?
Вопрос поставил Даллена в тупик.
– Боюсь, я…
– Вы – первый полицейский, который заглянул к нам, – вставила Либби Эззати, ее пристальный взгляд продолжал источать сострадание.
– Я – не полицейский. Я работаю в Бюро Отчуждения.
Либби выстрелила в мужа обвиняющим взглядом, словно уличила во лжи.
– Но вы ведь имеете право арестовывать, разве нет?
– Только когда возникает исключительная необходимость в применении власти.
– Это другое дело, – вставил Эззати. – А правда, что дерегистрационная линия теперь проходит в сорока километрах от Мэдисона? Даллен кивнул.
– Население сокращается. А здесь довольно плодородная почва.
– Не нравится мне это, все это часть общего процесса, – Эззати обдумал мысль, которую только что высказал и, кажется, счел ее значительной. – Да, часть процесса.
– Все на свете есть часть общего процесса, – ответил Даллен. – Я говорю не как философ. Я говорю с житейской точки зрения.
– Ты говоришь вздор, дорогой, – сказала Либби своему мужу, взяв тем самым Даллена в союзники и решив, что настал момент взаимопонимания. – Вы знаете, Гарри, Киплинг оставил всем нам жизненно важное послание, когда заметил, что Бог не даст зачахнуть ни былинке, ни дереву…
– Рекомендую обратиться с этим к Рику, он – ботаник.
Даллен торопливо вернулся в холл, где вновь материализовавшееся голоморфное изображение Карала Лондона обращалось к двум новым гостям:
– … Дискарнатный разум, состоящий из сапионов, крайне слабо взаимодействует с веществом, но это не ставит под сомнение их существование. В конце концов мы до сих пор не научились регистрировать гравитоны или гравитино…
Уйдя из зоны узконаправленной звуковой волны, Даллен шагнул в комнату напротив и обнаружил там общество, весьма напоминающее то, которое он оставил: группки по три-четыре человека с серьезными лицами попивали янтарные коктейли. Пробравшись между ними, Гарри направился во флигель, где всего лишь вчера он впервые увидел невероятный мозаичный витраж. Студия пустовала. Лепестки трилистника, подсвеченные сзади диффузионными лампами, давали неоднородное освещение. Мозаика, изображавшая три Вселенные, незаметно исчезавшие в таинственном мраке, вызывала мысль об огромности космических пространств, расположенных за границей видимой Вселенной. Даллена снова охватило благоговение перед результатом огромного труда. Он не обладал развитым художественным восприятием, поэтому главным критерием оценки произведения искусства была для него сложность воплощения, подвергающая испытанию талант и терпение художника. В этом смысле витраж, состоящий из сотен тысяч многоцветных стеклянных зернышек, был самым выразительным и впечатляющим произведением искусства, какое он когда-либо видел.
