Евгений Филенко - Сага о Тимофееве (Рассказы)
Дед лукаво усмехнулся.
— Туда и не суйся, — сказал он. — Там водяной стоит. Рыбы вокруг него — тьмина, а только никто там не ловит. Страшно…
— Предрассудок, — протянул Тимофеев.
— Сам ты вперед рассудок! — напыжился Мамонт. — Тебя, умника, хоть где постанови, ты ни рожна не изловишь!
Тимофеев пристыженно смотал удочку, подобрал ведро и побрел восвояси.
— Эй, студент! — рявкнул ему вдогонку Мамонт.
— Что еще?
Дед нагнал его косолапой трусцой и сунул в ведро охапку страдальчески щерившихся рыбин.
— Спасибо, дедуля, — растроганно произнес Тимофеев, мигом проникшись к нему симпатией.
— Ничего, — миролюбиво отводит тот. — Я себе еще натаскаю. А вам рыбка надобнее, околеете там… с этаким добытчиком.
— Ох, дед, — ухмыльнулся Тимофеев. — И все же я тебя обловлю!
В лагере его встретили на ура и даже хотели качнуть пару раз, но Тимофеев отказался от незаслуженных почестей.
— Теперь я знаю, что мне с тобой делать, — умиленно сообщила Стихия. — Будешь у нас промысловиком. Будешь рыбу ловить, грибы собирать… Я лицензию достану, лосятинки принесешь. Талант у тебя!
— Не хочу лицензии! — взмолился Тимофеев. — Я хочу культурный слой исследовать!
— Какой тут к свиньям слой, — пожала плечами Стихия. — Обманство сплошное. Просто кому-то надо выгнать в поле этих дармоедов, чтобы место не занимали, — она кивнула в сторону своих подчиненных, всей толпой пытавшихся подступиться к огрызавшимся щукам на предмет их чистки и потрошения. — Нет здесь никаких городищ и могильников. Нет и не было. Вот южнее километров на сто… — она мечтательно зажмурилась. — Ты вот металлоискатель нам давеча собрал, а что он показывает? Одни ржавые консервные банки образца второй половины двадцатого века…
Ошеломленный подобными откровениями, Тимофеев укрылся в палатке, чтобы собраться с мыслями, обдумать перспективы и заодно решить, чем же утереть сизый пористый нос деда Мамонта. Ему было до такой степени обидно за поруганный прогресс, что он даже ненадолго позабыл о своей тоске по девушке Свете, затерянной среди сырых и заплесневелых инкунабул Дядьевского монастыря.
Ближе к закату, когда запах щучьей ухи заполнил собой всю округу, умытые и благостные археологи собрались у костра. Выполз на огонек и Тимофеев, хотя он и с трудом ориентировался в окружающей действительности: его посетили кое-какие соображения насчет рыбной ловли…
От сытости на всех накатило лирическое настроение. Захотелось негромких песен и умных бесед. Тимофеев грыз жесткую рыбью боковину и с любовью размышлял обо всех ближних и отдаленных, включая девушку Свету, начальницу Стихию и деда Мамонта.
Из сумеречных зарослей на костер с разных сторон одновременно вышли двое. Они чем-то походили друг на друга — крупные, кряжистые, краснолицые, в непромокаемых и непродуваемых куртках, в болотных сапогах с отворотами.
— Здорово, орлы! — провозгласил один. — Привет передовой землеройной науке от тружеников лесов, полей и вод!
После чего он безошибочно угадал в Стихии Вяткиной администрацию и церемонно приложился к ее загрубевшей, истрескавшейся руке. Стихия немедленно пошла красными и белыми пятнами.
— Прошу к ухе, — застенчиво сказала она.
— Пеньков, — назвался пришлый ухажер. — Праздношатающийся. Но, заметьте, явился с гостинцем.
В темноте что-то забулькало в алюминиевую кружку. Стихия поморщилась, но от протеста воздержалась.
— Дубняк, — коротко представился второй, и его рука непроизвольно дернулась под козырек пятнистой кепки. — Инспектор рыбнадзора.
— А мы ничего такого не нарушаем… — заголосили археологи.
— Знаю, — сказал Дубняк. — Щука — хищник, бич молодняка. Лов ее на Шиш-озере разрешен круглогодично.
Ему тоже поднесли и ухи и пеньковского гостинца.
— При исполнении не употребляю, — Дубняк отодвинул кружку.
— Хороши щурята, — промолвил Пеньков, наворачивая свою порцию. — Кто ловил?
— Это наш Витя, — не без кокетства пояснила Стихия.
Тимофеев обнаружил в руке кружку, не глядя плеснул в себя теплую гадость и тут же пожалел об этом. В моментально поплывшей голове столбом поднялся туман.
— Молоток, — еще раз одобрил гость. — Видел я твою снасть. На нее и ерша не подцепишь. А ты гляди-ка, щук таскаешь!
— Это не я, — в порыве откровенности объявил захорошевший Тимофеев. — Это местный житель дед Мастодонт… то есть нет…
— Мамонт, — подсказал неприметный Дубняк.
— Как же, знаю! — воскликнул Пеньков жизнерадостно. — Большой спец… Но щука — это не рыба. Так, баловство. Наше славное Шиш-озеро богато истинно ценными породами, которые в значительной мере скрасили бы ваши грядущие трапезы.
— Правда? — обрадовалась Стихия. — Завтра же пошлю Витю!
— Не советую, — вставил Дубняк и многозначительно покашлял.
— Да шут с ними, — сказал Пеньков. — Пусть он у вас попробует сома взять. Как, инспектор, на сомов охота разрешена?
— Не возбраняется, — ответил тот.
— Каждому свое, — продолжал резвиться Пеньков. — Кому сомы да щуки, а кому что… Так ведь, рыбнадзор?
— Не так, — промолвил инспектор. — А и я тебя, Пеньков, все одно поймаю. Как ту щуку.
— Сердитый же ты, — удивился Пеньков, а Стихия с неодобрением посмотрела на Дубняка. — Ну лови, лови…
— А правда, что в заводи под ракитами водяной живет? — вмешался пьяненький Тимофеев.
— Это кто сказал? — осведомился Дубняк.
— Дед Динозавр… то есть как его?..
— Вряд ли, — уклончиво произнес инспектор. — Но ловить не советую.
— А рыба там, доложу я вам… — мечтательно закатил глаза Пеньков.
— Ловил? — с подозрением спросил Дубняк.
— Что ты, как можно! — замахал руками тот.
Они покончили с ухой одновременно, поблагодарили хозяев за угощение и степенно разошлись — каждый в свою сторону.
— Странные они, — сказал кто-то.
— Да уж, — согласилась Стихия, с сожалением глядя вслед видному и веселому Пенькову. — Эх… Разливай по последней!
Тимофееву нелегко было угнаться за привычными ко всему археологами, и его сморило прямо у костра. Он спал и видел разлюбезную его сердцу девушку Свету, блуждающую при тусклом лунном свете среди темных от времени дубовых полок Дядьевского монастырского архива, густо заваленных усатыми ослизлыми томами ин-фолио. Высоко над ним витали стаи жадных до интеллигентской кровушки комаров, опасавшихся подступиться из-за едкого хвойного дыма, что стлался понизу — к непогоде.
Далеко за полночь Тимофеев внезапно проснулся и сел. Его слегка покачивало на месте, однако мозг уже работал в привычном режиме — четко, ясно, без сбоев. На неверных ногах Тимофеев добрался до своей палатки и выволок оттуда вещмешок, набитый преимущественно предметами, не имеющими ни малейшего отношения к археологии. В первую очередь его внимание привлек паяльник. Тимофеев немедля вздул костер и сунул жало инструмента в искрасна-белые уголья. Затем ему под руку подвернулся пустой корпус миниатюрного репродуктора, который также пошел в дело. Обратив одухотворенное лицо к черным небесам, Тимофеев на ощупь вытаскивал из мешка то поношенный конденсатор, то щетку от электробритвы и ничего не возвращал обратно. Он снова чувствовал себя умным, изобретательным, настоящим народным умельцем, потому что теперь хорошо представлял, как подкузьмить зловредного деда Мамонта.
