Конрад Фиалковский - Homo Divisus
Он связался с компьютером поселка и спросил, где сейчас находится Норт.
- Начинает лекцию. Корпус "С", третий подъезд, - ответил компьютер бесцветным голосом машины.
Через минуту Корн был уже в поселке. Еще чувствовалась ночная прохлада, хотя солнце уже пригревало. Корпус "С" оказался недалеко, но когда Корн вошел в аудиторию, лекция уже началась. Спотыкаясь в полутьме о чьи-то ноги. Корн с трудом отыскал свободное место.
- Что значит слово "сейчас"? - произнес Норт и замолчал, словно ожидая ответа от зала.
Корн осмотрелся. Он сидел во втором ряду в небольшой аудитории. Вокруг чужие незнакомые лица. Освещено было только возвышение. Там, перед огромным, во всю стену, экраном, на котором застыла зеленая, стремившаяся вверх экспонента с рядами цифр и знаков, стоял Норт.
- Вы видите, - продолжал Норт, - что любое дискретное состояние, взятое наугад из ряда описанных состояний, отвечает на этот вопрос. Можно бы, хоть это и расходится с нашими представлениями, ряд таких состояний считать метавременем Космоса. Однако я не стану применять такое определение, поскольку его физический смысл сомнителен и наверняка не имеет ничего общего со знакомым нам понятием времени, локально определяемым массой объекта.
Очевидно, трудно говорить об интуитивном восприятии обсуждаемой модели, однако представим себе множество звезд вместе с их излучением в обычном трехмерном евклидовом пространстве. Для единичной звезды, если принять ее за центральный пункт, излучение представляет собой как бы концентрические шары, разбегающиеся в бесконечность. Теперь взглянем на проблему иначе: не излучение покидает поверхность звезды, а размеры звезд, точнее, вся метрика пространства сжимается, - Норт сделал жест руками, - так, что в каждый следующий наблюдаемый момент каждая звезда оказывается на величину эйнштейновской постоянной меньше, чем в предыдущий. Как я уже показал, этому не подчиняются лишь частицы, лишенные массы покоя. Итак, концентрические шары излучения есть не что иное, как видимые нами изображения звезды в следующие друг за другом моменты ее наблюдения. При этом введенное преобразование носит такой характер, что для каждых двух звезд расстояние, измеряемое в новых единицах после видоизменения, численно равно тому же расстоянию в старых единицах до видоизменения, а кроме того, после видоизменения остатки их предыдущих поверхностей, то есть то, что мы именуем излучением, остаются концентричными в отношении каждой звезды до ее видоизменения.
- Значит ли это, - спросил юноша, сидевший позади Корна, - что, наблюдая какую-либо звезду, мы пересекаем взглядом по меньшей мере одну из ее предыдущих поверхностей?
- С такой формулировкой трудно согласиться, но я считаю, что сама по себе мысль правильная, - Норт улыбнулся. - Более того, с той же степенью неточности можно сказать, что мы находимся внутри бывшей оболочки любой произвольно выбранной звезды.
Кто-то с другого конца зала задал вопрос, которого Корн не расслышал.
- Да, - ответил Норт, - при таком подходе так называемая скорость света качественно отличается от других скоростей. Впрочем, из рассмотрения нашей модели ясно, почему она представляет собой скорость ограниченную и недостижимую для тел, имеющих массу покоя, и это есть вывод, а не исходное положение.
- А путешествия во времени? - спросила женщина из первого ряда.
- Увы, не в этой модели. Время, точнее, последовательность событий в нашей модели носит однозначный необратимый и объективный характер. Не чуждое древним философам подозрение, что время есть лишь способ восприятия света, должно быть отброшено.
- Не нравится мне его теория, - шепнул кто-то рядом, и Корн увидел, что справа на соседнем кресле сидит Готан.
Норт говорил что-то еще об инфракрасном смещении галактик, о том, что механизм смещения остается прежним, только величины постоянных видоизменений были некогда иными, но Корн его уже не слушал.
- Привет, Готан, - сказал он тихо.
Готан внимательно взглянул на него.
- А, манипулянт! Привет. Как с поездкой?
- Какой поездкой? Видишь, повышаю свой уровень.
- Интересуешься?
- Именно, - ответил Корн, силясь вспомнить, зачем, собственно, пришел.
- Я - нет, - шепнул Готан. - Но старик, то есть Норт, встретил меня и пригласил. Неловко было отказываться. В конце концов, с ним здесь считаются. Сегодня у нас свободный день, и я собирался выехать.
- Первый факт, над которым следует задуматься, - продолжал Норт, - есть особое свойство скорости распространения света. Возникает подозрение, что ее физический смысл абсолютно и качественно отличается от всяких иных скоростей. Это не может быть случайностью. Возможно, речь в данном случае идет о чем-то совершенно ином. В нашей теории скорость света - это скорость видоизменения, скорость сжатия Вселенной, если вообще можно говорить о сжатии, коль оно является извечным состоянием. Участвуя в процессе сжатия, мы пересекаем ранее существовавшие оболочки звезд и воспринимаем это как излучение. В данной модели парадокс Ольбертса перестает быть парадоксом...
- Меня учили иначе, - шепнул Готан. - Не знаешь, как оно обстоит в действительности?
- Не знаю. Не знаю, что значит "в действительности".
Кто-то коснулся плеча Корна, потом схватил его за руку. Через Готана к нему наклонялась Эльси.
- Пойдем!
- Куда?
- Хочу с тобой поговорить.
Он встал, и они вместе пробрались до конца ряда.
- Что случилось? - спросил он, когда они были уже у выхода.
- Ты избегаешь меня, Стеф. Почему? Сегодня я несколько раз пыталась связаться с тобой. Ты не отвечал. Я знаю, что ты был у себя.
- Что тебе надо?
- Не говори со мной так.
- Ну хорошо, что ты от меня хочешь?
- Просто хотела тебя увидеть. Что в этом плохого?
"Не понимаю, что ей от меня надо? - подумал Корн. - Я видел ее дважды. На один раз больше, чем следует".
Они вышли из корпуса. Уже стало жарко.
- Когда можно к тебе зайти? - спросила Эльси.
- Никогда. Я уезжаю.
- Куда?
- Разве важно куда? Вперед!
- Когда?
- Сейчас. Передай привет Норту.
- Уезжаешь и ничего не хочешь мне сказать?
- А что говорить? Могу сказать, что провел здесь не лучшие дни моей жизни.
- Ты груб, Стеф.
- Я действительно не знаю, чего ты хочешь. Прости, я спешу... - он обошел ее и направился по улице к бункеру Терто на.
Оказавшись в комнате Тертона, он понял, что напрасно возвращался. Ведь здесь не было ничего, что принадлежало бы ему. Все, что было его домом, осталось там, по другую сторону, где сейчас раскинулись просторы радиоактивной грязи.
До автострады он дошел пешком, с опаской поглядывая на черные дождевые тучи, первые, которые он видел здесь, над пустыней.
