Роберт Сойер - Вычисление Бога
Я нажал на кнопку, и шашечная доска словно удалилась на большое расстояние, в то же время растянувшись по всему монитору. На этом разрешении сетка исчезла, но случайные массивы светлых и тёмных клеток были видны отчётливо.
— А теперь, — сказал я, — мы применим наши три правила.
При нажатии на пробел рисунок изменился.
— Ещё раз, — добавил я, снова нажимая на пробел. Рисунок изменился снова. — И ещё.
Точки на экране снова изменили конфигурацию.
Холлус посмотрел на монитор, а затем на меня.
— И что?
— А вот что, — сказал я, нажимая на другую кнопку.
Процесс пошёл сам собой. Три правила автоматически применялись к каждой клетке доски, после чего рисунок изменялся, и компьютер вновь применял три правила к новой конфигурации — и так далее.
Всего через несколько секунд возник первый глайдер.
— Видишь эту группу из пяти ячеек? — спросил я. — Она называется «глайдер», и... а, вон ещё один!
Я коснулся экрана, указывая, куда смотреть.
— Вот ещё один. Смотри, они движутся!
И действительно, они перемещались по экрану поле за полем, оставаясь при этом сплочённой группой.
— Если прогонять эту симуляцию достаточно долго, можно увидеть самые разные рисунки, чем-то напоминающие живые объекты. В общем-то, эта игра и называется «Жизнь». В 1970-м году её придумал математик по имени Джон Конвей. Когда я преподавал в Университете Торонто курсы по эволюции, приходилось демонстрировать её студентам. Конвей был поражён разнообразием форм, которые генерировались тремя простыми правилами. После достаточно большого числа итераций появляется структура, которая называется «глайдер-ружьё» — она через определённые интервалы выпускает новые глайдеры. Такие «ружья» могут создаваться в столкновениях тринадцати или более глайдеров — можно сказать, глайдеры сами себя воспроизводят. Также возникают «пожиратели», которые могут разбивать проходящие мимо объекты; при этом «пожиратели» получают повреждения, но через несколько ходов раны затягиваются. Игра симулирует передвижение, воспроизводство, еду, рост, лечение повреждений и так далее — и всё это из трёх простых правил, примененных к фигурам, которые изначально были расставлены случайным образом.
— Всё ещё не понимаю, к чему ты клонишь, — заметил Холлус.
— Да к тому, что жизнь — при всей своей очевидной сложности — может быть сгенерирована очень простыми правилами.
— И эти правила, по которым проводятся итерации — они представляют... что?
— Ну, скажем, законы физики...
— Никто не спорит с тем, что кажущийся порядок может возникать в результате применения простых правил. Но кто их написал? Для этой вселенной, которую ты мне показываешь, ты упомянул имя...
— Джон Конвей.
— Да. Что же, Джон Конвей — это бог данной вселенной. Всё, что доказывает твоя симуляция — что у каждой вселенной должен быть бог. Конвей был программистом. Бог также был программистом; законы физики и физические константы, которые он разработал, являются программным кодом нашей Вселенной. Разница между вашим мистером Конвеем и нашим Богом вот в чём: до того, как написать программу и запустить её, Конвей не знал, что он получит — и поэтому был удивлён результатами. Наш же Создатель, по-видимому, уже представлял себе результат, и написал код с той целью, чтобы его получить. Можно признать, что всё шло не в точности так, как он предполагал — массовые вымирания дают основания это предположить. Но, тем не менее, кажется очевидным, что Бог намеренно сконструировал Вселенную.
— Ты правда в это веришь? — спросил я.
— Да, — ответил Холлус, наблюдая за танцами глайдеров на экране. — Правда.
8
В детстве я три года ходил в «Клуб субботнего утра» Королевского музея Онтарио. Для ребёнка вроде меня, зачарованного динозаврами, змеями, летучими мышами, гладиаторами и мумиями, это был потрясающий опыт. Каждую субботу учебного года мы шли в музей, чтобы попасть в него раньше, чем он откроется. Мы собирались в амфитеатре КМО — ещё до того как какой-то консультант с чрезмерно раздутой часовой ставкой решил, что мы должны на британский манер переименовать его в «Театр КМО». В те дни амфитеатр был довольно непригляден, целиком задрапированный в чёрное; с тех пор его подновили.
Каждое субботнее утро начиналось с того, что мисс Берлин, руководитель клуба, показывала нам на 16-миллиметровой плёнке тот или иной фильм, обычно какую-нибудь короткометражку из Национальной фильмотеки Канады. После просмотра у нас оставались полдня на то, чтобы полазить по музею — не только в галереях, но также и за кулисами. Я обожал каждую минуту этого времени и твёрдо решил, что однажды буду работать в КМО.
Помню, как однажды сотрудник музея, ответственный за многие из реконструкций динозавров, проводил для нас представление. Мужчина показал нам длинный пилообразный зуб и спросил, какому из динозавров он принадлежит.
— Карнозавру, — моментально выпалил я.
Сотрудник музея приятно удивился.
— Верно, — сказал он.
Позже один мальчишка сказал мне, что я ошибся:
— Это был карнивор, а не карнозавр.
Конечно, карнозавр был корректным техническим термином: он объединял группу динозавров, включающую тираннозавров и их ветвь. Большинство детей это не знало; чёрт возьми, да этого не знало и большинство взрослых!
Но мне это было известно. Я прочёл информацию об этом на плакате в галерее Динозавров КМО.
То есть, хочу сказать, в той — первоначальной — галерее Динозавров.
В отличие от нынешних диорам, экспонаты в той галерее были прикреплены, так что можно было обойти каждый из них со всех сторон; бархатные канаты не давали посетителям подойти слишком близко. Кроме того, каждый экспонат сопровождало длинное объяснение, отпечатанное на бумаге и заключённое в деревянную рамку — настолько длинное, что на чтение уходило четыре-пять минут.
Главным экспонатом старой галереи был коритозавр, огромный утконосый динозавр, выпрямившийся на задних лапах. В те дни я бы не понял этого, но было что-то удивительно канадское в том, что главный экспонат динозавра в КМО — мирный вегетарианец, в отличие от кровожадного Т. рекса или вооружённого до зубов трицератопса, сокровища музеев США. В самом деле, лишь в 1999-м году в детской галерее Открытий КМО был выставлен Т. рекс. И тем не менее, тот экспонат коритозавра был неправильным. Теперь мы знаем: гадрозавр почти наверняка не мог стоять на задних лапах; судя по всему, чуть ли не всё время он проводил на четырёх конечностях.
