Роберт Сойер - Мнемоскан
— И живя вечно, вы сможете их защитить?
— Именно. Если я не умру, они никогда не попадут в общественное достояние.
Мы продолжали идти; у меня уже получалось гораздо лучше, а с мотором в животе я мог это делать целые дни и недели подряд, по крайней мере, так сказал мне Портер. Время близилось к пяти утра — я не помню, чтобы когда-либо оставался на ногах так поздно. Я как-то и не задумывался о том, что если долго не ложиться спать, то и летом можно увидеть на небе Орион. Ракушка, должно быть, страшно по мне соскучилась, хотя робокухня её кормит, а мой сосед согласился выводить её гулять.
Мы прошли под фонарём, и я с изумлением разглядел, что рука у меня мокрая; она поблёскивала в свете фонаря. Лишь чуть позже я ощутил на руке влагу. Я провел пальцем вдоль предплечья.
— Ну надо же! — воскликнул я. — Роса.
Карен рассмеялась, совершенно не обеспокоенная.
— Точно, роса.
— Вы так легко к этому относитесь, — сказал я ей.
— Я стараюсь ко всему легко относиться, — ответила Карен. — Это всё материал.
— Что?
— Простите. Писательская мантра. «Это всё материал». Всё пойдёт в котёл. Всё, что вы чувствуете или переживаете, становится сырьём для будущих произведений.
— Это, гмм, довольно необычное отношение к жизни.
— Вы говорите как Дарон. В ресторане ему всегда было неловко, когда пара за соседним столиком начинала выяснять отношения. Я же всегда придвигалась поближе и навостряла уши, думая «О, как здорово; это ж чистое золото».
— Пффф, — сказал я. У меня уже лучше получались всякие звуки, которые не являются словами, но тем не менее передают смысл.
— К тому же, — сказала Карен, — с моими новыми ушами — а они очень чувствительны! — я смогу слышать ещё больше. Бедному Дарону это бы совсем не понравилось.
— Кто такой Дарон?
— О, простите. Дарон Бесарян, мой первый муж — и последний, чью фамилию я взяла; моя девичья фамилия Коэн. Дарон был симпатичным армянским мальчиком, мы учились в одном классе. Мы с ним были забавной парой. Спорили, бывало, о том, чей народ пережил худший холокост.
Я не знал, что на это сказать, поэтому сменил тему:
— Может, стоит вернуться внутрь, пока мы совсем не вымокли?
Она кивнула, и мы пошли обратно в гостиную. Дрэйпер — чернокожий адвокат — теперь играл в шахматы с одной из женщин; вторая женщина — та, что выглядела шестнадцатилетней — читала что-то с планшета, а третья, к моему изумлению, прыгала со скакалкой под наблюдением персонального тренера «Иммортекс». Мне это показалось невероятно бессмысленным — искусственные тела не нуждаются в физкультуре. Но потом я понял, что это, должно быть, здорово — вдруг снова стать прыгучим и гибким после долгих лет заточения в дряхлом, умирающем теле.
— Не хотите посмотреть пятичасовые новости? — спросил я Карен.
— Можно.
Мы прошли вдоль по коридору и нашли комнату, в которой я вчера заметил телестену.
— Не возражаете против «Си-би-си»[8]? — спросил я.
— Нет-нет, я её всё время в Детройте смотрю. Только так можно узнать, что на самом деле происходит в моей стране — да и в остальном мире тоже.
Я приказал телевизору включиться. Он подчинился. В прошлом я смотрел новости на этом канале сотни раз, но сейчас всё выглядело по-другому, ведь теперь моё зрение стало полноцветным. Интересно, откуда в моём мозгу взялись те связи, что позволяют мне распознавать цвета, которых я раньше никогда не видел?
Ведущий новостей — сикх в тюрбане, смена которого, как я знал, продолжалась до девяти утра — говорил на фоне транслируемых на экране позади него новостных сюжетов:
— Несмотря на новые протесты на Парламентском холме вчера днём, практически не остаётся сомнений в том, что Канада ещё до конца месяца легализует множественные браки. Премьер-министр Чен запланировал на сегодняшнее утро пресс-конференцию по…
Карен покачала головой, и я уловил это движение боковым зрением.
— Не одобряете? — спросил я.
— Нет, — ответила она.
— Почему? — спросил я лёгким тоном, стараясь, чтобы в вопросе не прозвучало осуждение.
— Я не знаю, — ответила она вполне дружелюбно.
— Вас не беспокоят однополые браки?
— Нет, — ответила она немного обижено. — Я не настолько стара.
— Простите.
— Да нет, вполне законный вопрос. Мне было около сорока, когда в Канаде легализовали однополые браки. Собственно, я приезжала в Торонто… когда это было? в две тысячи третьем? — на свадьбу моих знакомых-лесбиянок; они приехали из Штатов специально, чтобы пожениться.
— Но США не разрешают однополые браки — я помню, даже приняли поправку к конституции, которая их запретила.
Карен кивнула.
— США много чего не разрешают. Поверьте, многим из нас этот постоянный дрейф вправо совсем не по душе.
— Но вы всё же против множественных браков?
— Да, думаю, против. Но я не уверена, что смогу сформулировать причину. Ну, то есть, я знаю множество одиноких матерей, которые прекрасно справились — включая мою сестру, упокой Господь её душу. Так что моё определение семьи определённо не ограничивается двумя родителями.
— А как насчёт одиноких отцов? И одиноких отцов-геев?
— Ну, да, это тоже нормально.
Я облегчённо кивнул; старые люди бывают такими консервативными.
— Так что же тогда не так с множественными браками?
— Я так думаю, что в реальности выполним лишь тот уровень обязательств, какой существует в парном браке. Более широкая структура их размывает.
— Ну, я не знаю. Многие люди имеют неограниченный запас любви; спросите любого выходца из большой семьи.
— Возможно, — сказала она. — Я так понимаю, что вы поддерживаете множественные браки?
— Конечно. То есть, сам я вступать в такой не собираюсь, но не в этом же дело. В разное время я был знаком с несколькими триадами и двумя квартетами. Все они были искренне влюблены; они сформировали стабильные, долговременные отношения. К чему запрещать им называть эти отношения браком?
— Потому что это не брак. Это другое.
Я определённо не хотел затевать дискуссию, так что просто промолчал. Снова бросив взгляд на телевизор, я обнаружил, что ведущий рассказывает о смерти бывшего президента США Пэта Бьюкенена, скончавшегося вчера в возрасте ста шести лет.
— Скатертью дорога, — сказала Карен, глядя на экран.
— Рады, что он умер?
— А вы нет?
— О, я не знаю. Он явно не был другом Канады, но знаете, кличка «Советский Канакистан»[9], которой он её обзывал, стала лозунгом, сплотившим всё моё поколение. «Оправдаем и воплотим» и всё такое. Я думаю, Канада полевела ещё больше исключительно ему назло.
