Рэй Бредбери - Октябрьская страна (The October Country), 1955
– Боже… – пробормотал себе под нос Джозеф и рывком сел.
– Я всегда была верующей, – сказала Мари.
– Баптисткой.
– Нет. Тогда мне было лет двенадцать. Я перестала верить – потом.
– Ты никогда мне не рассказывала.
– Да нет же – ты знаешь…
– Какая еще вера? Гипсовые святые в ризнице? Или нет – какой-то специальный, собственный святой, к которому ты обращала свои молитвы, да?
– Да.
– И что же – он отвечал на них?
– Ну, немного. Один раз. А потом – нет. Ни разу больше. За долгие годы – ни разу. Но я все равно продолжаю молиться.
– Что же это за святой?
– Святой Иосиф.
– Значит, святой Иосиф. – Он встал и с оглушительным бульканьем налил себе воды из стеклянного графина. – Проще говоря, Джозеф, да?
– Это совпадение, – сказала Мари.
Некоторое время они в упор смотрели друг на друга. Затем Джозеф отвернулся.
– Надо же – гипсовые святые… – проговорил он, отхлебывая воду.
– Джозеф! – прозвучал голос Мари в повисшей тишине.
– Что?
– Возьми меня за руку, пожалуйста. -Ох уж эти женщины… -вздохнул Джозеф, после чего подошел и взял жену за руку.
Через минуту она вдруг выдернула у него руку и спрятала ее под одеяло. Рука Джозефа так и осталась в воздухе, пустая. Мари закрыла глаза и сказала дрожащим голосом:
– Надо же… Это вовсе не так здорово, как я себе представляла. На самом деле, когда я проделывала это в уме, было даже гораздо приятнее.
– Господи… – только и сказал Джозеф. Затем встал и направился в ванную.
Мари выключила свет. Теперь лишь тоненькая желтая полоска светилась под дверью ванной. Мари вновь прислушалась к своему сердцу. Оно стучало ужасно быстро – не меньше ста пятидесяти ударов в минуту. И вновь изнутри ее тела исходил какой-то отвратительный дребезжащий гул, как будто во всех костях завелись трупные мухи – и теперь жужжат, жужжат, жужжат… Она пыталась смотреть перед собой, но глаза ее будто перевернулись внутрь и видели только сердце. Сердце, которое разрывалось на части в грудной клетке.
В ванной шумела вода. Мари слышала, как муж чистит зубы.
– Джозеф!
– Да, – отозвался он из-за закрытой двери.
– Пойди сюда.
– Что тебе нужно?
– Я хочу, чтобы ты обещал мне кое-что. Пожалуйста, прошу тебя…
– Но что?
– Сначала открой.
– Я спрашиваю – что? Что именно? – раздался голос из-за закрытой двери.
– Обещай мне…- начала Мари и запнулась.
– Ну что, что тебе обещать? – спросил Джозеф, прервав затянувшуюся паузу.
– Обещай мне… – снова начала Мари и снова замолчала.
На этот раз муж ничего не сказал. Мари обнаружила, что ее сердце стучит в унисон с часами. Где-то за окном скрипнул фонарь.
– Обещай мне, если что-нибудь… случится… – услышала она свой голос – такой глухой и далекий, будто она стояла в миле отсюда, – …если что-нибудь случится со мной, то ты не дашь похоронить меня на этом кладбище, рядом с этими мерзкими катакомбами!
– Ну, не глупи, – отозвался Джозеф из-за двери.
– Ты обещаешь? – переспросила Мари, глядя расширенными глазами в темноту.
– Зачем ты заставляешь меня обещать всякие глупости!
– Обещай, пожалуйста, обещай… Ты обещаешь?
– Утром ты поправишься, дорогая, – продолжал твердить он.
– Все равно обещай – иначе я не усну. Я смогу заснуть только если ты скажешь, что никогда не оставишь меня там. Я не хочу, не хочу стоять там.
– Ну честное слово! – воскликнул Джозеф, теряя терпение.
– Пожалуйста… – умоляла Мари.
– Ну почему я должен обещать тебе такие вещи, почему? – всплеснул он руками. – Завтра тебе будет лучше. И вообще… Лучше представь, как бы ты замечательно смотрела"! в этих катакомбах – где-нибудь между мистером Гримасоу и мистером Разиньротом, а? – Джозеф заразительно рассмеялся. – Вставили бы тебе в волосы бугенвиллию…
Мари молча лежала в темноте.
– Ну разве не здорово? – спросил он сквозь смех из-за двери.
Она ничего не ответила.
– Как ты думаешь? – переспросил он.
Внизу на площади послышались чьи-то тихие шаги – и удалились.
– Эй! – позвал он, продолжая чистить зубы.
Мари лежала, вперив глаза в потолок, и грудь ее часто-часто вздымалась – и все чаще и чаще, воздух вырывался из ее ноздрей, а в уголке рта показалась тоненькая струйка крови. Глаза ее были широко распахнуты, руки неистово терзали края простыни.
– Эй! – снова окликнул он из-за двери.
Мари не ответила.
– Господи… – бормотал себе под нос Джозеф. – Да точно тебе говорю. – Он влез головой под струю и начал полоскать рот. – Уже завтра утром…
Со стороны ее кровати не доносилось ни звука.
– Странные все-таки существа эти женщины, – сказал Джозеф, обращаясь к своему отражению в зеркале.
Мари все лежала на кровати.
– Точно тебе говорю, – продолжал бубнить он, с бульканьем полоща горло антисептиком, затем громко сплюнул в раковину. – Завтра утром ты встанешь и побежишь…
Ни слова в ответ.
– Скоро они закончат чинить автомобиль.
Ни слова.
– Ты погоди, утро вечера мудренее. – Джозеф открутил крышечку и стал протирать лицо освежителем. – Думаю, закончат чинить уже завтра. Ну в крайнем случае – послезавтpa. Ты ведь не против провести здесь еще одну ночь?
Мари ничего не отвечала.
– Не против? – переспросил он.
Никакого ответа.
Полоска света под дверью расширилась.
– Мари!
Он открыл дверь.
– Спишь?
Она лежала, глядя перед собой расширенными глазами, грудь ее тяжело вздымалась.
– Ну, значит, спишь, – заключил он. – Спокойной ночи, дорогая.
Джозеф лег в кровать.
– Устала, наверное.
Она не ответила.
– Устала… – повторил он.
За окном ветер качал фонари. Комната была темной и длинной, как туннель. Через минуту Джозеф уже дремал.
А Мари все так же лежала с открытыми глазами, и грудь ее то поднималась, то опускалась, и на руке тикали часы…
В такую погоду было здорово ехать через тропик Рака. Сверкающий автомобиль мягко подпрыгивал на ухабах, петлял между сопками, с ревом вписывался в крутые повороты, оставляя за собой легкое облачко дыма и все больше приближаясь к Соединенным Штатам. В машине сидел Джозеф – как всегда свежий, румяный и в панаме. На коленях у него уютно свернулся неизменный фотоаппарат – он не расставался с ним даже за рулем. К лацкану желтого пиджака была пришпилена черная шелковая ленточка.
Оглядывая проносящийся пейзаж, Джозеф рассеянно взмахнул рукой, словно обращался к попутчику… но осекся. Тут же его губы тронула глуповатая улыбка – он снова отвернулся к окну и принялся мычать себе под нос какой-то мотив. В то время правая его рука тихонько подкрадывалась к соседнему сиденью…
