Юлия Иванова - Последний эксперимент
Стройные, длинноногие девушки плавно двигались под музыку, свежий весенний ветерок обвевал разгоряченные шампанским щеки, рядом был Эрл Стоун, - я чувствовала тепло его руки, как всегда, неловко лежащей на моем плече, и пребывала в блаженном состоянии, которое они тоже называли "счастьем", но не слишком эмоциональной его разновидностью, не тем, что я про себя называла "не может быть", а чем-то спокойным, удовлетворенным. Равновесие тела и духа. Не слишком хорошо, а просто хорошо.
Вдруг пальцы Эрла больно впились мне в плечо. - Вода!.. Там... Да нет, тыне туда... О боже! Дальнейшее напоминало дурной сон, где самые невероятные события происходят в каком-то нереально-замедленном ритме. Гигантская плотина расползалась, будто намокшая бумага, из щелей сочилась вода, образовывая сотни водопадов, которые устремились вниз, дробясь и сверкая в солнечных лучах. Какое-то мгновение зрелище выглядело даже красиво - разноцветные грациозные фигурки, застывшие внизу, мозаика зрительных рядов - все в туманном радужном ореоле водяной пыли. Потом вопль одновременно из тысячи ртов: - А-а-а-а!..
Человеческая мозаика внизу ожила, задвигалась, будто в калейдоскопе, и ринулась вверх, к проходам. Давка, столы, визг. Те, кому удавалось перебраться за спасительный барьер, с любопытством толкались в проходе, образуя еще большую пробку. А внизу вода, казалось, кипела, заливая котлован, в бурлящей белой пене один за другим исчезали зрительные ряды, шум воды заглушал крики тонущих, ржанье обезумевших лошадей.
Вода прибывала. Добравшиеся до верхнего ряда, не в силах выбраться через проход, пытались дотянуться до барьера - всего три метра отвесной стены. Если стать друг Другу на плечи... Но это никому не приходило в голову, равно как и у стоящих по ту сторону барьера - намерения помочь. Каждый спасал себя, каждый, оказавшись в безопасности, превращался в любопытствующего зрителя.
Два-три раза в жизни мне приходилось наблюдать подобные сцены, когда невозмутимость зрителей и моя собственная невозмутимость представлялась вполне естественной. Спасать - обязанность спасательных служб, они несут за это ответственность и наказываются за человеческие жертвы,
Но сейчас... Эти искаженные ужасом, запрокинутые ко мне лица, почти все в масках, - будто сцены из какой-то жуткой оперетты! Бетяне страдающие, бетяне, не похожие на бетян! Желание броситься туда, к ним, навстречу умоляющим лицам и протянутым ко мне рукам. Я не задумывалась, чем конкретно могу им помочь, но я рванулась из рук Эрла. Я кричала, била кулаками в чьи-то спины. На какое-то мгновение мне удалось овладеть вниманием толпы. Однако происходящее внизу представляло для них несравненно больший интерес, чем истерика какой-то особы. Не помню, как я очутилась в объятиях Эрла, меня трясло, будто от холода, а он твердил:
- Прекрати! Они же не люди. Слышишь, Николь, они не люди. Не люди!
Плотина рухнула, и река с победным ревом устремилась в отвоеванный котлован. Прибыли аэрокары спасательной службы, из них посыпались в воду водолазы. Толпа расходилась. У барьера, кроме нас, осталась лишь группа детей, обступивших инженераспасателя.
- Шеф, вытащите мисс Берту. Мы из двести пятого интерната, это наша воспитательница. Блондинка, в красном платье. Вытащите, шеф...
Нет, я не одинока в своей реакции, кому-то тоже не по себе. Дети. Им хочется, чтобы ее спасли. Мне даже показалось, что я ее помню - светловолосую девушку в красном платье, помню ее запрокинутое ко мне лицо, сползшую на затылок форменную шапочку интерната номер 205.
Я прижалась к толстой стриженой девчонке, похожей на маленькую Ингрид, гладила ее теплый колючий затылок.
- Вытащите ее. Она должна показать нам дрессированных сломов. У нее билеты. Наши билеты...
- Я позвоню, вас пустят так, - сказал спасатель, - двести пятый?
- А га. Спасибо, шеф. Бежим.
Девочка оттолкнула меня, полумаска соскользнула на шею. Ее спокойные глаза. В них ничего не было.
Мы были одни. Среди живых мертвецов с обращенными внутрь глазами. Наше единение с ними оказалось иллюзией.
Земля-бета окончательно перестала быть нам родиной. Мы стали здесь чужаками, инопланетянами.
Двое с Земли-альфа, два человека - Адам и Ева. Я вдруг впервые по-настоящему осознала разделяющую нас и их пропасть. Это была пропасть между прежней и нынешней Ингрид Кейм.
Планета невозмутимых и спокойных, И мы, навсегда обреченные среди них на одиночество.
Их преимущество перед нами - преимущество роботов перед живыми. Роботам не бывает больно: они в броне своей бесчувственности.
Мы можем говорить им какие угодно слова, кричать, плакать, биться головой о стену.
В лучшем случае они глянут на нас с любопытством. И пройдут мимо.
Но мы никогда не перестанем страдать от их равнодушия и непонимания. Потому что мы - другие.
Мне стало страшно. И Эрл, будто почувствовав это, стиснул мою руку. Мы по-прежнему ничем внешне не отличались от снующих вокруг парочек, но теперь мой взгляд с болезненной остротой выискивал все новые доказательства нашей обособленности, нашего несходства с ними.
Сидящие в одиночку на скамейках, прямо на земле. Иногда группами, но все равно в одиночку. Глаза, обращенные внутрь себя. О чем они думают? Этого никто не знает, и это никому не интересно, кроме них самих!
На дороге сидит девушка, видимо, ушибла или вывихнула ногу. Толпа обтекает ее, как река подводную корягу, спутник ее, видимо, ушел с другой, а она сама терпеливо ждет, когда ее подберет дежурный медицинский аэрокар. Когда-то это тоже показалось бы мне вполне естественным. А теперь я сразу же представила себя на ее месте.
Очень болит нога, Эрл ушел, безучастная толпа обтекает меня, как корягу.
Я невольно замедлила шаг. Эрл понял, почему, поморщился, но все же попытался перенести ее на траву, в сторону от толчеи.
Девушка отталкивала его, скулила, он пытался ей что-то втолковать, а я ждала, и толпа обтекала меня - оценивающие мужские взгляды, прикосновения каких-то горячих липких рук, все эти слоны, бегемоты, медведи, волки. Здоровые, сытью, мускулистые и... мертвые. Синее море. Розовый закат.
Я вспомнила, как Эрл однажды развел в лесу костер, как мы смотрели на изменчивое трепетное пламя, которое казалось живым именно из-за своей неопределенности, полутонов, многоликости, трепетности. Костер излучал тепло.
После этого свет искусственных ламп показался мне удручающе безжизненным и холодным. Они и мы. Наконец Эрл вернулся.
- Пустая затея. Она даже не понимает, чего я от нее хочу. Пусть валяется. Они не люди.
- Вспомни, мы были такими же.
- Ничего не хочу вспоминать. - Он поднял меня и понес кудато прочь от дороги. Эрл хотел, чтобы я тоже забыла, прижимая меня к себе исступленно и ревниво. Трава становилась все выше, расступалась с мягким шуршанием, гогот и крики постепенно стихли, потерявшись в сонном стрекоте кузнечиков.