Пол Андерсон - Настанет время
— Нам нужно расширять нашу деятельность. Особенно в части поиска путешественников. Ты рассказывал о своем визите в Константинополь периода Византии. По-видимому, это самое удобное место, откуда можно начать систематический поиск в средних веках.
— Прекрасно! — возбужденно воскликнул Хэйвиг. Радость охватила его. — Центр цивилизации! Все торговые пути проходят через него…
Красицкий поднял руку:
— Постой. Это позже, когда у нас будет достаточно людей, широкая сеть агентов. А сейчас мы ограничены в своих возможностях. Не забывай, мы должны к определенному времени завершить Фазу Один. Нет, Хэйвиг, сейчас требуется сделать нечто иное, более важное.
— Что?
— Если бы у нас было много денег той эпохи, нам было бы там легче работать. Но ты же знаешь, как сложно переправлять ценности через время. Следовательно, мы должны раздобыть их на месте. И быстро.
Хэйвига охватили неясные подозрения.
— Не думаешь же ты о грабеже?
— Нет, нет. — Красицкий покачал головой. — Слушай. Нападение на мирный город, достаточно крупное, обязательно попало бы в Книги историков, о нем узнали бы все. Кроме того, это опасно само по себе. Ведь наши люди не могут применять огнестрельное оружие, а византийская армия и стража сильны и дисциплинированы. Нет, это было бы сумасшествием.
— Что же тогда?
— Воспользоваться хаосом и забрать то, что в противном случае стало бы добычей безжалостных грабителей.
Хэйвиг молча ждал.
— В 1204 году Константинополь был разграблен крестоносцами во время четвертого Крестового похода. После них Константинополь был полностью разрушен. — Он махнул рукой. — Почему бы нам не получить свою долю? — Он всмотрелся в лицо Хэйвига. — К тому же мы дадим компенсацию жителям, мы защитим от резни и насилия, поможем им сохранить жизни.
Хэйвиг с отвращением выругался.
Ему пришлось провести много времени в библиотеке, просматривая пленки и стараясь подобрать костюм, соответствующий эпохе.
Самолет доставил его в окрестности Стамбула двадцать первого века, где сейчас были только развалины, и улетел сразу же, как только Хэйвиг отправился в прошлое. Здесь еще все было заражено радиоактивностью. Хэйвиг еще не открыл тайну своего хронолога и теперь должен был отсчитывать время по восходам и закатам солнца.
Леонса была в ярости от того, что Хэйвиг не взял ее с собой. Однако она не могла быть полезной ему, даже наоборот, привлекла бы к себе излишнее внимание.
Хэйвиг решил явиться в образе пилигрима-скандинава, разумеется, католика, но менее твердолобого, чем французы, венецианцы, арагонцы и другие западноевропейпы, которые, подобно волкам, старались задушить умирающую империю. Конечно, лучше всего было бы предстать в роли русского — их было много в Византии, — но русские уже тогда отличались крайней ортодоксальностью взглядов. Хэйвиг не стал рисковать, боясь провала, и сразу отбросил эту мысль.
Он также решил, что явиться в год нападения слишком рискованно. Ведь любой чужестранец в годы войны подозрителен, особенно такой, который обо всем расспрашивает, всем интересуется. Крестоносцы после жаркого штурма захватили Константинополь в 1203 году. Они посадили на трон своего ставленника и начали грабить страну, прежде чем отправиться в Святые Земли. Однако их ставленник обнаружил, что сундуки царской казны пусты, и исчез. Начались трения между франками и восточными римлянами, которые кончились тем, что в январе 1204 года трон занял Алексиус, сын римского императора. Три месяца он и его сторонники старались изгнать из страны крестоносцев. Но их надежда, что Бог поможет им, лопнула, и Алексиус, не отличавшийся мужеством, бежал. Крестоносцы снова вошли в Константинополь, и началась резня.
Хэйвиг выбрал весну 1195 года. Это была прекрасная пора, кроме того, у него было время акклиматизироваться здесь. У него были при себе прекрасные поддельные документы, которые дали ему возможность пройти в город, и несколько слитков золота для обмена на деньги. Подобрав комнату в приличной гостинице — вполне приличную комнату, не имеющую ничего общего с комнатами в современных американских отелях даже высокого класса, — он начал вживаться в ситуацию.
Свой первый визит он нанес в 1050 год. Здесь была та же роскошь, та же космополитическая многоцветность, какую он встретил и в 1195 году. Новый Рим все еще оставался королем Европы. Хэйвиг увидел его с теневой стороны. Дом и лавка Дукаса Манассиса, ювелира, стояли на холме близ центра города. Этот дом, окруженный соседними зданиями, был обращен глухой стеной к вымощенной плитами улице. Но с плоской крыши его открывался чудесный вид: был виден весь город и даже дальше, за городские стены. Отсюда виднелись домики городских предместий, многочисленные церкви, монастыри, где сохранились великолепные библиотеки с трудами Эсхила и Сафо, ипподром, весь величественный комплекс дворцовых зданий. Посмотрев в другую сторону, можно было увидеть сверкающую гладь Мраморного моря, бухту Золотой Рог, где теснились торговые парусники.
На улицах города было большое движение. Шум колес, цоканье копыт, шарканье подошв, крики, песни, смех — все смешалось в одном биении сердца большого города. Ветер приносил запахи моря, которые смешивались с запахом дыма, жареного мяса, конского навоза — запахом человека. Хэйвиг с наслаждением вдыхал этот воздух.
— Благодарю тебя, кириос Хаук, — сказал Дукас Манассис.
— Я очень рад, что тебе тут нравится. — По всему было видно, что он очень удивлен тем, что этот франк не охаивает все греческое. Впрочем, Хаук Томассон не был франком или кем-либо из союзников англичан. Он приехал сюда из какого-то северного королевства.
— Это я должен благодарить тебя, кириос Манассис, за то, что ты показал мне все это, — ответил Хэйвиг.
Они обменялись поклонами. Византийцы никогда не были скованы строгими правилами поведения. Это был пылкий народ, во все эры отличающийся врожденным вкусом и чувствам прекрасного. Однако отношения между людьми высших классов характеризовались утонченной церемонной вежливостью.
— Ты проявил интерес, — ответил Дунае. Это был седобородый человек с красивым лицом, на котором выделялись близорукие глаза. Его щуплое тело, казалось, терялось в свободном хитоне.
— Ты очень добр ко мне, — пробормотал ювелир. — Однако я чувствую, что все хорошее и прекрасное от Бога, и мы, подданные Рима, должны больше думать о нем, чем об удобствах своей жизни.
— Таких как это? — Хэйвиг показал на раскидистое плодовое дерева перед домом.
Дукас улыбнулся.
— Это для моей дочери. Она очень любят цветы, но мы не можем слишком часто вывозить ее за город.
