Филип Дик - Лабиринт смерти
— Помнишь, ты говорил, будто я люблю тебя за то, что ты ненастоящий? Ты — настоящий, Тони. Кому, как не мне, это знать? Предоставь мне решать, кто мужчина, а кто нет. Впрочем, ты всегда был мужчиной, да еще каким!
— Есть Божесгво–над–Божеством, — отрывисто произнес Тони. — Единое, вмещающее в себя всех четверых.
— Четверых? Кого именно?
— Четыре Проявления Творца.
— А кто четвертый?
— Разрушитель Формы.
— Ты хочешь сказать, что общаешься с Богом, чьей составной частью вместе с тремя другими является Разрушитель Формы? Но это невозможно. Они — хорошие Боги, а Разрушитель — плохой.
— Я это знаю, — ответил он замогильным голосом. — Вот почему все, что мне открывается, такое отчетливое. Божесгво–над–Божеством не видит никто, кроме меня… — Постепенно он снова погрузился в транс и умолк.
— Как можешь ты наблюдать то, чего никто больше не видит, да еще утверждать, что это — настоящее? Спектовски ни словом не обмолвился об этом твоем сверхбожестве. Наверное, ты видишь только то, что происходит в твоем мозгу. — Ей было холодно и скучно, сигарета обжигала губы. Сьюзи подумала, что слишком много курит.
— Идем в постель, Тони, — потребовала она, гася окурок. — Идем.
Наклонившись, она сжала его руку. Но он оставался неподвижен. Шло время. Тони пребывал в трансе.
— О господи! — рассердилась Сьюзи. — Ну и черт с тобой, я ухожу. Спокойной ночи. — Она встала, быстро подошла к двери, отворила ее и, стоя на пороге, жалобно произнесла: — А ведь мы можем так хорошо поразвлечься, если сейчас же ляжем в коечку. Неужели я тебе не нравлюсь? Если считаешь, что у меня есть недостатки, — скажи, постараюсь исправиться. Знаешь, недавно я освоила по книжке несколько новых поз. Можно, я тебя научу, а, Тони? Они очень занятные…
Тони открыл глаза и уставился на нее, не мигая. Понять, что выражает erQ лицо, Сьюзи не смогла, и от этого ей стало еще тягостнее. Она задрожала и потерла обнаженные плечи.
— Разрушитель Формы, — заявил Тони, — это Вовсе–не–Божество.
— Понимаю, —отозвалась она.
— Но «Вовсе–не–Божество» — категория существа.
— Как скажешь, Тони.
— А Божество содержит в себе все категории существ. Следовательно, Божество способно быть Вовсе–не–Божеством, что выходит за пределы человеческой логики и понимания. Но интуитивно мы чувствуем, что это так. Неужели ты не чувствуешь? Неужели откажешься предпочесть монизм убогому дуализму? Спектовски был великим человеком, но над его дуализмом есть монистический уровень. Есть высший Бог. — Не сводя с Сьюзи глаз, он с некоторой застенчивостью спросил: — Что ты думаешь на этот счет?
— Думаю, это замечательно, — оживилась она. — Должно быть, это потрясающе — погружаться в транс и видеть то, что видишь ты. Может, тебе написать книгу и доказать в ней, что Спектовски не прав?
— Я не говорил, что он не прав, — возразил Тони. — Просто я шагнул на ступень выше. На этой ступени противоположности способны обретать единство. Вот что я пытаюсь открыть.
— А не мог бы ты открыть это завтра? — Сьюзи все еще дрожала и массировала руки. — Я так замерзла и устала, да еще эта чертовка Мэри Морли устроила мерзкую сцену…
— Я — пророк, — сказал Тони. — Как Христос, как Моисей, как Спектовски. Человечество никогда меня не забудет. — Он снова закрыл глаза. Огонек свечи замерцал и едва не погас. Тони этого не заметил.
— Если ты пророк, яви чудо. — Сьюзи читала в Книге Спектовски о том, что пророки обладают чудодейственной силой. — Докажи.
Тони открыл один глаз.
— Ты из тех, кто не может уверовать без знамения?
— Я хочу не знамения, а чуда.
— Чудо — это и есть знамение. Ладно, сделаю что‑нибудь. — С выражением горькой обиды на лице он обвел взглядом комнату.
«Я его разбудила, — подумала Сьюзи. — А он этого не любит».
— У тебя лицо чернеет, — заметила она.
Он пощупал лоб.
— Не чернеет, а краснеет. Это из‑за свечи так кажется. У нее слишком узкий спектр. — Он поднялся и заковылял по комнате на затекших ногах, потирая основание шеи.
— Долго ты так сидел? — спросила Сьюзи.
— Не знаю.
— Верно, ты же утрачиваешь всякое представление о времени. — Тони как‑то упомянул об этой своей способности, приведя Сьюзи в благоговейный трепет. — Преврати что‑нибудь в камень. — Она увидела на столе буханку хлеба, баночку с ореховым маслом и нож. Взяв хлеб, подошла к Тони: — Сумеешь?
— Христово чудо наоборот? — хмуро спросил Тони.
— Сумеешь?
Он принял хлеб, поднял на ладонях и долго смотрел на него, шевеля губами. Внезапно его лицо исказилось, словно от огромных усилий, и потемнело еще больше. Глаза потухли, превратясь в угольно–черные точки.
Хлеб оторвался от ладоней, поплыл вверх и завис на порядочной высоте. Потом съежился, расплылся… и вдруг камнем полетел на пол. Камнем? Сьюзи упала на колени и впилась в него взглядом, подозревая, что пламя свечи навеяло на нее гипнотический сон. На полулежал самый настоящий булыжник — большой, округлый, гладкий.
— Боже мой! — пробормотала она. — Аон… не опасен? Можно, я его возьму?
Тони, чьи глаза снова наполнились жизнью, опустился рядом на колени.
— Во мне была божественная сила, — объявил он. — Не я сотворил это чудо, а Божество при моем посредничестве.
Сьюзи подняла камень. Он оказался довольно увесистым, теплым и как будто живым.
«Оживший камень… — мысленно произнесла она. — Похоже, он не настоящий».
Она выпустила булыжник из рук; звук удара вышел достаточно натуральным.
«Все‑таки это камень», — решила она.
— Можно забрать? — повторила она, глядя на Тони с благоговением и надеждой, готовая выполнить любое его требование.
— Можно, Сьюзан, — тихо ответил он. — А сейчас вставай и иди к себе. Я устал. — Он в самом деле выглядел усталым: сгорбился, язык заплетается. — Увидимся за завтраком. Спокойной ночи.
Он подошел к двери и распахнул ее настежь.
— Прощальный поцелуй. — Сьюзи приблизилась к нему, встала на цыпочки и чмокнула в губы. — Благодарю, — смущенно произнесла она*— Спокойной ночи, Тони, и спасибо за чудо. — Дверь начала затворяться, но женщина проворно вставила между ней и косяком носок туфли. — Ты не против, если я расскажу остальным? Ведь это чудо, наверное, у тебя первое? Разве плохо, если о нем узнают все? Нет, если не хочешь, я, конечно…
— Оставь меня в покое! Спать хочу!
Он хлопнул дверью. Замок щелкнул, и Сьюзи охватил животный страх. Больше всего на свете она боялась щелчков чужих дверных замков перед носом. Сьюзи тотчас подняла руку, чтобы постучать, и увидела в ней камень. Тогда она постучала камнем. Негромко. Просто чтобы Тони понял: ей отчаянно хочется назад. Но если он не желает ее пускать, не надо. Она не собирается выламывать дверь.
