Владимир Савченко - За перевалом. Научно-фантастический роман (С иллюстрациями)
«Ой, как ты это сделал?!» Если бы Ли не задала этот вопрос, секунду спустя он пришел бы откуда-нибудь из Антарктиды.
А сама Ли — в этом он убеждался неоднократно — выглядела в сферодатчиках такой, какая она и есть, без доигрывания ее образа кристаллическим мозгом. И Ило тоже. Но не все так: Эоли по ИРЦ всегда получался, к примеру, более эолистым, чем в натуре.
Но замечательно было то, что это свойство ИРЦ — выделять глубинную суть, обобщать до гениальной выразительности образную информацию — не имело, как понял Берн, ничего общего с актерским искусством. Это было техническое, равнодушное к добру и злу свойство информационной контрастности, чем-то близкое к способам получения контрастных изображений на пленке, экранах телевизоров или нечеловечески сильной речи в динамиках. Такие эффекты в живописи и риторике целиком относили к высокому искусству — пока не научились достигать их поворотами ручек в электронных устройствах. Вот и здесь нашли, какие ручки надо вертеть.
«Мир — театр, люди — актеры». Только раньше они были, как правило, бездарные актеры — и приходилось им покупать билеты на спектакли и фильмы, чтобы поглядеть, как надо по-настоящему играть в жизнь. Нынешним театр был ни к чему.
«В этом все и дело, — думал Берн, — все отличается на понимание и выразительность. На понимание благодаря выразительности — и на выразительность, возникающую из глубокого понимания мира и себя. В этом и мне надо не плошать».
…Что и говорить, многое отличало летящего сейчас в паре с красивой девушкой хорошо сложенного мужчину, обладателя фонда, умника и душку, от найденного в этих местах бедолаги с разломанным черепом. Многое, сообщающее уверенность. Но не спешит ли он чувствовать себя хозяином жизни?
Что есть личность, где она прячется в человеке? Вот ему трасплантировали важные части мозга, глубоко преобразовали тело, а все равно он Альфред Берн из XX века, гость и чужак в этом мире, хоть и не прочь стать своим, преуспеть. Личность есть отношение — ко всему в себе и вне себя. Отношение формирует восприятие, представление, реакции — жизненную позицию. Где оно сосредоточено, это отношение, в каких тканях, клетках, нейронах? Оно везде, оно нигде.
Возможно проспать века в анабиотической установке, но преодолеть так историческую дистанцию к новым людям нельзя. Эти люди дали Берну щедрой мерой все, чтобы приблизить его к себе, — девять десятых пути пронесли его, можно сказать, на закорках. Но одну десятую он должен пройти сам. И это тоже немало.
Что есть время? Время ничто — изменения все.
4. ВТОРОЕ ДОПОЛНЕНИЕ К ПРОЕКТУ
— Скажи: что было самое трудное в нашей работе?
— То, что и у всех экспериментаторов: чисто поставить опыт.
— Да, — кивнул Ило, — чисто поставить опыт. Задать условия дикой мертвой планеты, не отрываясь от Земли.
Но не как у всех. Вспомни: труднее всего удавались эксперименты здесь, в лаборатории. В автоклавах и бассейне. Хотя, казалось бы, чего нам желать: все контролируется, регулируется, широкий спектр режимов, мгновенные анализы, любые присадки — лабораторный рай! И чего же мы достигли в этом «раю»?
— Круговорота веществ на бактериальном уровне в газовой среде и на уровне сине-зеленых водорослей в воде. Микронные битумные почвы на камнях, от действия флористых бактерий.
— Да. Ничтожный пробирочный круговоротик, который в первые часы выходил на насыщение. Далее. Перешли в камерный сорокагектарный ангар. Хлопот, по идее, должно бы прибавиться, а их, если помнишь, убавилось…
— Ну, еще бы! — оживился Эоли. — О контроле в каждой точке там не могло быть и речи. Выборочные анализы, а в остальном — продувки атмосфер, смены фундаментов, регулировки давлений, температур, полей. И наблюдение общей картины. Мы тогда посвежели, поправились.
— И достигли гораздо большего. В ангар воду не подавали — выделяли ее из камней с помощью оксибактерий. И метаноаммиачную атмосферу сдвигали к живительной кислородо-углекисло-азотной. И размножались в ней не только вирусы да бактерии, но и споры. А от них в азотистокремниевых почвах уже толщиной в миллиметры! — вырастали лишайники, бархатные мхи. А в лужах — тина, ряска, жирный ил…
— Ну, ясно, — тряхнул волосами молодой биолог. — На Полигоне, где мы вытеснили все живое на площади семь на восемь километров да на полкилометра ввысь, затраты труда и вовсе были несравнимы с масштабами опыта, ни с его результатами. Только изолироваться от среды да управлять энергетикой…
— Вот, — поднял палец Ило, — энергетикой…
— …и от начальной дичи и хаоса посредством пяти видов бактерий и обилия энергии пришли к почве, влаге, атмосфере…
— За недели!
— …к травянистой растительности, к насекомым…
— За месяцы.
— К травоядным животным величиной с жука-рогача, но позвоночным, и к кровожадным хищникам таких же размеров…
— За два года. Три каскада биологической регуляции: растения — травоядные — хищники, — подытожил Ило. — Гомеостат, который не так просто вывести из равновесия.
— А на планетах, хочешь ты сказать, тем более?..
— Вот именно.
Оба замолкли. Им не надо много говорить друг другу.
«У природы нет ни станков, ни двигателей, ни приборов. Она только смешивала растворы, осаждала, испаряла, нагревала, охлаждала их. Так и получилось все живое».
Программное изречение Инда, Индиотерриотами 120, создателя материков. Если нажать кнопку под его многослойным портретом — вторую в верхнем ряду, — он и сейчас произнесет его, кивая в такт словам, тенорком и с кроткой улыбкой.
Ило — это школа Инда.
У Инда, кстати, тоже в лаборатории не шибко получался направленный рост кораллов. В морях куда лучше.
…И вот, похоже, они вышли на магистральный путь природ который вел от протопланетного хаоса к устойчивой биосфере: энергетика плюс микробиология.
Только преобразования природы противоречивы, неокончательны и бесцельны. А если повести дело целенаправленно, грамотно, с напором, то на эволюцию тонюсенькой кожуры планет вовсе не надобны миллиарды лет. И века не надо, и десятилетия.
Еще в начале века, после создания и обживания новых материков, на Земле стала ощущаться нехватка проблем — особенно серьезных и обширных, требующих напряжения ума и сил. А над крайне необходимо, чтобы не замшеть, чтобы впереди маячило что-то; пусть будешь играть в этом не первую роль, пусть не доживешь до конечного результата даже — все равно сознание, что трудом и идеями причастен к дальнейшему движению человечества, наполняет жизнь больше благополучия.
