Роберт Хайнлайн - Звёздная пехота
В одном, однако, я был теперь уверен: мне даже не хотелось узнавать, что такое на самом деле Мобильная Пехота. Если она слишком жестока для собственных сержантов и офицеров, то для бедного Джонни она абсолютно непригодна. Как можно не наделать ошибок в организации, сути которой ты не понимаешь? Я вдруг реально ощутил, как меня вздергивают на виселице... Да что там виселица, с меня было бы довольно и плетей. Никто из нашей семьи никогда не подвергался столь унизительному наказанию. В ней никогда не было преступников - по крайней мере, никто никогда не обвинялся. Наша семья гордилась своей историей. Единственное, чего нам недоставало, так это привилегии гражданства, но отец не ценил эту привилегию высоко, а даже считал ее весьма бесполезной... Однако если меня высекут плетьми - его точно хватит удар.
А между тем Хендрик не сделал ничего такого, о чем бы я сам не думал тысячи раз. А почему этого не сделал я? Трусил, наверное. Я знал, что любой из инструкторов может легко сделать из меня отбивную, поэтому только стискивал зубы, молчал и никогда ничего не предпринимал. У Джонни не хватило пороху. А у Тэда хватило... На самом деле как раз ему, а не мне самое место в армии.
Нужно выбираться отсюда, Джонни, пока все еще нормально.
Письмо от мамы только укрепило мою решимость. Нетрудно сохранять ожесточение к родителям, пока они сами жестоки ко мне. Но как только они оттаяли, мое сердце начало болеть. По крайней мере, о маме. Она писала, что отец запрещает вспоминать мое имя, но это просто он так страдает, поскольку не умеет плакать. Я знал, о чем она говорит, и прекрасно понимал отца. Но если он не умел плакать, то я в ту ночь дал волю слезам.
Наконец я заснул... и, как мне показалось, тут же был разбужен по тревоге. Весь полк подняли для того, чтобы пропустить нас сквозь имитацию бомбежки. Без всякой амуниции. В конце занятий прозвучала команда "замри".
Нас держали в положении "замри" около часа. Насколько я понял, все поголовно выполняли команду на совесть - лежали, едва дыша. Какое-то животное пробежало мягкими лапами совсем рядом, мне тогда показалось прямо по мне. Похоже, это был койот. Но я даже не дрогнул. Мы жутко замерзли тогда, но я все сносил терпеливо: я знал, что эту команду выполняю в последний раз.
На следующее утро я не услышал сигнала к подъему. Впервые меня насильно сбросили с лежанки, и я уныло поплелся выполнять распорядок дня. До завтрака не было никакой возможности даже заикнуться о том, что я хочу уволиться. Мне нужен был Зим, но на завтраке он отсутствовал. Зато я спросил у Бронски разрешения поговорить с сержантом.
- Давай-давай, - хмыкнул Бронски и не стал спрашивать, зачем мне это понадобилось. Но и после завтрака я Зима не нашел. Нас вывели в очередной марш-бросок, но сержанта нигде не было видно.
Ланч нам подбросили прямо в поле, на вертолете. Вместе с завтраком прибыл Зим, который к тому же привез почту. Некоторые могут удивиться, но для Мобильной Пехоты это традиция, а не роскошь. Тебя могут лишить пищи, воды, сна, да вообще всего без всякого предупреждения, но твоя почта не задержится ни на минуту, если тому, конечно, не препятствовали чрезвычайные обстоятельства. Это твое, только твое, то, что доставляется первым возможным транспортом, то, что читается в первую попавшуюся передышку между маневрами и занятиями. Правда, для меня эта привилегия ничего не значила: кроме письма мамы, я до сих пор ничего не получал. Поэтому меня не было среди тех, кто окружил Зима. Я прикинул и решил, что сейчас не лучшее время для переговоров с сержантом. Придется подождать, пока мы вернемся в лагерь. Однако к великому удивлению, я услышал, как Зим выкрикивает мое имя и протягивает мне письмо. Я бросился к нему и схватил конверт.
И снова я был удивлен - теперь еще больше: письмо от мистера Дюбуа, нашего учителя по истории и нравственной философии. Скорее я ожидал получить послание от Санта Клауса.
Потом, когда я начал читать, мне показалось, что это ошибка. Пришлось сверить адрес и обратный адрес, чтобы убедиться, что письмо все-таки адресовано мне.
"Мой дорогой мальчик.
Наверное, мне следовало бы написать тебе гораздо раньше, чтобы выразить то удовольствие и ту гордость, которые я испытал, когда узнал, что ты не только поступил на службу, но еще и выбрал мой любимый род войск. Однако скажу тебе, что удивлен я не был. Подобного поступка я и ждал от тебя, разве что только не думал, что ты все же выберешь нашу пехоту. Это тот самый результат, который случается нечасто, но дает право учителю гордиться своим трудом. Так, для того чтобы найти самородок, нужно перетрясти кучу песка и камней.
Сегодня ты уже должен понимать, почему я не написал тебе сразу. Многие молодые люди не обнаруживают достаточно сил, чтобы пройти период подготовки. Я ждал (информацию я получал по своим каналам), когда ты преодолеешь главный перевал.
Мы оба теперь знаем, что это совсем непросто! Но я хотел быть уверенным, что не произойдет никаких досадных случайностей, что ты не заболеешь и т.д.
Сейчас ты проходишь самую трудную часть своей службы: не столько трудную физически, сколько духовно... Глубокий душевный переворот постепенно превратит тебя из потенциального в реального гражданина. Или, наверное, лучше сказать: ты уже оставил позади самый тяжелый период. и все предстоящие трудности уже не должны тебя страшить. Смею полагать, я тебя достаточно хорошо знаю и верю, что перевал позади, иначе ты был бы уже дома.
Когда ты достиг этой духовной вершины, ты почувствовал нечто новое. Наверное, ты не можешь найти слов, чтобы это описать (я, например, не мог). Но ты можешь позаимствовать их у своих старших товарищей. Правильные слова часто помогают понять, что с тобой происходит. Высочайшая честь, о которой мужчина может только мечтать, - это возможность заслонить своим телом любимый дом от того опустошения, которое приносит война. Эти слова не принадлежат мне, как ты вскоре, видимо, узнаешь.
Главные принципы жизни не меняются, и, если человеку нужно сказать об одном из них, ему необязательно - как бы мир ни менялся - заново что-то формулировать. Принцип, о котором пишу я, непреложен, он являлся и является правдой всегда и везде, для всех людей и всех народов.
Дай о себе знать, пожалуйста. Если, конечно, ты сможешь выкроить кусочек такого дорогого для тебя времени. Если сможешь - черкни мне письмо. А если тебе случится встретиться с кем-нибудь из моих старых друзей, передай им горячий привет.
Успехов тебе, десантник! Ты заставил меня гордиться собой.
Джин В. Дюбуа, полковник Мобильной Пехоты в отставке".
Подпись была так же удивительна, как и само письмо. Старый Ворчун полковник? Эге! А ведь командир полка у нас всего лишь майор. Мистер Дюбуа никогда не говорил в школе о своем звании. Мы предполагали (если вообще над этим задумывались), что он был занюханным капралом, которому пришлось уйти из армии после того, как он потерял руку. И ему, думали мы, подобрали работу полегче - курс, по которому не надо сдавать экзамены, а только приходить и слушать.