Василий Головачев - Предсказанное. Том 1
– Ну это-то как раз норма, – проговорил Каминский, – норма человечности, как я ее понимаю.
Помолчали. Мальгин перевел взгляд на Хана.
– Ваше мнение, Джума?
– У нас в запасе двое суток, многое еще может измениться.
Мальгин понял врача тотчас же: Джума Хан нашел способ выявить дополнительную информацию. Но открыто говорить об этом не хотел.
– Тогда продолжаем работу в соответствии с заданиями, – сказал Мальгин сухо. – Соберемся вечером. Извините.
В свой кабинет он вошел вместе с Джумой, остановив попытку Зарембы войти следом:
– Иван, поработай с Готардом, ему понадобится твоя светлая голова. Я до вечера буду занят.
Заремба пожал плечами, подозрительно посмотрел на бесстрастного Хана и нехотя удалился, проворчав напоследок:
– Что-то не нравитесь вы мне, заговорщики…
– Ну? – сказал Мальгин, когда врач сел напротив.
– Я договорился с безопасниками: нас доставят в Горловину к столкнувшимся кораблям вместе с кибернетиками, специалистами по компьютерам. Времени на сборы в обрез.
– Я-то готов, но одного изучения шаламовского координатора будет недостаточно.
– Знаю. Вопрос контакта с маатанами решается. Пока мы будем в Горловине, безопасники и пограничники проработают модель контакта по нашему делу и сформируют свою ПР-группу. Я уже включен в нее и рекомендовал вас.
– Согласен, – без колебаний сказал Мальгин.
– Не сомневался. У вас есть полчаса на сборы, в управлении мы должны быть в два ноль-ноль. Кстати, вы будете настаивать на своем предложении?
– Каком именно?
– О прямом подключении к мозгу больного.
– Если не будет иного выхода.
– Я могу рискнуть вместо вас…
– Спасибо, Джума. Разговор преждевремен, но я буду иметь вас в виду, хотя едва ли соглашусь. Жаль, что я не знал вас раньше.
Джума Хан улыбнулся.
– И мне жаль, что я не был знаком с вами.
Мальгин встал, и в это время в кабинет вошла Карой Чокой, остановилась на пороге, посмотрев на мужчин с ироническим прищуром.
– Не соблаговолят ли джентльмены взять с собой женщину, знакомую с ксенопсихологией не понаслышке?
«Заремба, – понял Мальгин, – она говорит его словами. Обиделся и натравил ее на нас. Ну, погоди, информатор!»
– О чем это вы?
– Насколько я поняла, готовится экспедиция на Маат, и я хотела бы войти в ее состав.
– Официальной информации о подготовке экспедиции у меня нет, – сдержанно сказал Мальгин. – Так что едва ли смогу быть вам полезен. К тому же вы, по-моему, нейрохимик, биолог, а не ксенопсихолог.
– Она Т-специалист, – сказал негромко Джума. – У нее два диплома. В качестве ксенопсихолога Карой не работала, но проходила практику на «Эдипе-2».
Мальгин с удивлением посмотрел на Хана. «Эдип-2» был станцией зоны контакта в системе Маата, и работали там в основном безопасники, прошедшие школу психотренинга в Институте внеземных культур. Попасть практикантом на станцию мог далеко не каждый ксенопсихолог-профессионал.
– Мне просто повезло, – любезно пояснила Карой, видя мимику Мальгина. – Мой отец заболел и не смог явиться на «Эдип», а я убедила председателя комиссии, что смогу его заменить.
– И все-таки вас дезинформировали, – сказал Мальгин, недовольный в душе.
– Об экспедиции речь не шла, – не моргнув глазом добавил всепонимающий Джума, – мы говорили о способах давления на маатан. Поскольку виноваты в аварии они, без предупреждения использовав диапазоны частот наших компакт-струнных машин, у нас появилась мысль использовать этот факт.
– То, что для нас является де-факто, для маатан – вовсе не де-юре, – покачала головой женщина. – Вы еще убедитесь в этом. Что ж, прошу джентльменов извинить за вторжение. До встречи вечером.
Карой вышла.
– Умная женщина, – сказал Джума Хан со странной интонацией, глядя ей вслед. – Едва ли мы ее убедили.
– Предпочитаю рисковать только собой, – буркнул Мальгин. – К тому же не я играю в этом деле первую скрипку. Откуда вы ее так хорошо знаете?
– К сожалению, не так хорошо, как хотелось бы. Говорят, она мастер спорта по десятиборью.
Мальгин подозрительно и с неудовольствием посмотрел на врача.
– Вы, кажется, не прочь взять ее с собой?
– Ни в коем случае, просто констатирую факт.
– Тогда в путь.
ГЛАВА 3
Одетые в кокосы – компенсационные костюмы спасателей (по терминологии спасателей, пограничников и безопасников), Мальгин и Джума Хан присоединились к ожидавшей их группе молчаливых крепких парней, и руководитель десанта (риск-обоймы) Игнат Ромашин дал знак двигаться. Десантники гуськом потянулись к метро управления. Группа риска набиралась в основном из профессионалов отдела безопасности, но среди них были и представители технического сектора управления: кибернетики, специалисты в области интелматики, археонавты, ксеноматематики, инженеры и контакторы, специалисты Института внеземных культур в области неземных технологий. Всего в риск-обойму вошли тридцать человек, считая Хана и Мальгина.
– Вас искал Таланов, – тронул Мальгина за плечо Ромашин, рослый, с малоподвижным суровым лицом и седыми висками; они пошли рядом. – Я сказал, что риск участия в экспедиции не больше, чем при купании в шторм, и Богдан меня понял. Но это не преувеличение. Не лучше ли, пока не поздно, отказаться от похода? Вы один из лучших нейрохирургов Системы, и мне потребовалось убедить в необходимости вашего участия не только Таланова, но и СЭКОН.[19]
Мальгин искоса взглянул на собеседника. Ромашин был начальником отдела безопасности, и его собственное участие в десанте указывало на серьезность и опасность этого шага, последствия которого были непредсказуемы, несмотря на привлечение к операции всего интеллектронного и вычислительного потенциала управления. Руководитель десанта понял Мальгина еще до того, как тот собрался ответить, пожал его локоть и ушел вперед.
– Он прав, – сказал Джума Хан, догнав Клима. – Пожалуй, я поспешил с предложением вашей кандидатуры. Вы не должны рисковать собой там, где могут и должны рисковать другие.
– Нет, – ответил твердо Мальгин, снова вспомнив слова Купавы: «Ты становишься человеком-нет». – Я не следую принципу: все, что ни делается, – делается к лучшему, но предпочитаю делать, а не рассуждать – кто должен делать.
Джума Хан едва заметно улыбнулся.
– А я вот всю жизнь оправдываю этот принцип, только с некоторым довеском: все, что ни делается, – делается к лучшему, но худшим из способов.
