Клэр Норт - Пятнадцать жизней Гарри Огаста
Я не мог отвести взгляд от ее лица, размышляя о том, может ли эта пожилая женщина в шифоновом кардигане с длинными красными рукавами, обвешанная украшениями, с выпирающим животом, быть моим спасением? Может ли она быть одним из членов таинственного клуба «Хронос»? Поверить в это было трудно.
– У нас нет вступительного взноса, – заявила она, словно прочитав мои мысли. – Но от вас ожидают, что вы будете думать о вашем следующем воплощении – то есть держать себя в форме и все такое. Есть только одно непреложное правило, один закон – делайте что хотите, но не смейте пакостить тем, кто придет после вас. Так что, пожалуйста, не бросайте ядерную бомбу на Нью-Йорк и не убивайте Рузвельта – даже в порядке эксперимента. Мы не сможем погасить последствия подобных действий. Полагаю, вам интересно то, что я говорю. Поэтому нам обязательно надо будет встретиться еще раз.
Женщина наклонилась через стол. Я подумал, что она собирается вручить мне визитную карточку. Однако в ее руке я увидел небольшой складной перочинный ножик с деревянной ручкой.
– Скажем, в два часа дня, на Трафальгарской площади, первого июля одна тысяча девятьсот сорокового года, – произнесла она, понизив голос, и глаза ее заговорщически сверкнули. – Вас устроит?
Я посмотрел на ножик, потом на нее, затем опять перевел взгляд на ее руку. Она все поняла и встала, все еще улыбаясь.
– Лично я предпочитаю бедро, – сказала она. – Горячая ванна, конечно, помогает, но бывают обстоятельства, когда надо проявлять изобретательность. До встречи, доктор Огаст. – Она развернулась и медленно направилась к выходу.
В ту же ночь я вскрыл себе бедренную артерию и меньше чем за четыре минуты истек кровью. К сожалению, у меня не было возможности проделать все это, лежа в ванне с горячей водой. Но когда миновали первые шестьдесят секунд, я перестал чувствовать боль и даже успел получить от происходящего удовольствие.
Глава 21
В смерти для нас нет ничего страшного.
Нас пугает новое рождение. Нас мучает страх, что, несмотря на воскресение наших тел, наше сознание спасти не удастся.
Я проживал уже свою третью жизнь, когда вдруг в полной мере осознал свой статус незаконнорожденного. Это произошло, когда я стоял над гробом Харриет Огаст и смотрел в лицо моему отцу, стоящему по другую сторону от могилы.
В тот момент я не почувствовал ни ярости, ни возмущения. Вероятно, горе, которое я тогда испытывал, вызвало прилив благодарности к Харриет и Патрику, которые меня вырастили. Однако в моей душе прочно поселилась убежденность, что я не плоть от их плоти. Внимательно и хладнокровно рассматривая своего родного отца, я подумал: а что, если он такой же, как я?
Должен признать, мои попытки выяснить это были безуспешными. После смерти Харриет мой приемный отец все больше отдалялся от меня, погружаясь в свое горе и одиночество. Мне же приходилось брать на себя все больше его обязанностей, постепенно превращаясь в парня на все руки. Приближалась Великая депрессия, а семейство Халнов не проявляло должной мудрости в вопросах траты денег. Моя бабка Констанс в этом смысле была не лишена практичности, но при этом, увы, не видела дальше своего носа. Она копила деньги на топливо и работы по улучшению земель, экономя буквально на всем, но при этом ежегодно устраивала в имении пир и охоту для всех родственников и друзей Халнов, на что уходило вдвое больше средств, чем ей удавалось скопить. Моя тетушка Александра вышла замуж за довольно приятного, но слабовольного и какого-то приторного чиновника. Что же касается ее сестры Виктории, то она продолжала вести весьма расточительный и довольно скандальный образ жизни, который моя бабка, разумеется, не могла одобрить. Прохладность отношений между моим биологическим отцом и его супругой спасала их от чрезмерных расходов. Жена Рори Хална проводила большую часть времени в Лондоне, против чего никто не мог возразить по той простой причине, что деньги, которые она тратила, принадлежали ей и ее семье. Отец же проводил время в поместье или в его окрестностях, нередко принимая участие в местных политических дрязгах, что было весьма неумно. Когда же Рори и его супруга изредка встречались на территории усадьбы, они вели себя так же принужденно и с такой же показной бесстрастностью, как моя бабушка во время ежегодных пиров. Через какое-то время все начало приходить в упадок. Сначала в штате прислуги появились незаполненные вакансии, а затем всех слуг просто-напросто уволили. Моего отца выгонять не стали – из жалости, а также потому, что он все же приносил какую-то пользу. Кроме того, как я понимаю, Халны чувствовали себя обязанными Огастам за то, что те без всяких претензий и жалоб воспитывали чужого ребенка.
Я вполне окупал свое содержание и был куда более полезен в ведении хозяйства, чем в моей первой жизни. Я знал территорию поместья едва ли не лучше отца и со временем приобрел много полезных навыков, позволявших мне починить двигатель, залатать прохудившуюся трубу, найти и устранить обрыв электрического провода. Все это было весьма неплохо, особенно для подростка. Я изо всех сил старался быть вездесущим и в то же время незаметным, а также сделать свою жизнь по возможности интересной – в частности, наблюдая за теми людьми, которые, как я теперь понимал, были моими кровными родственниками. Бабка искусно игнорировала меня. Тетя Александра бывала дома редко и меня почти не видела. Виктория вполне искренне меня просто не замечала. Что же касается моего отца, Рори, то он часто исподтишка разглядывал меня, на чем я несколько раз ловил его, встретившись с ним взглядом. Однако я не мог понять, что порождало эти взгляды – любопытство или чувство вины.
Я смотрел на него, чопорного мужчину с усиками, и размышлял о том, можем ли мы быть с ним во многом похожи. Когда Халны уволили дворецкого, я в целях экономии стал прислуживать в доме вместо него. Стоя за спинкой стула отца, сидевшего во главе стола, я наблюдал за тем, как он педантично разрезает пережаренного цыпленка на множество квадратных кусочков. Я видел, как он запечатлевает ритуальный поцелуй на щеке своей супруги, когда она приезжала из Лондона, и еще один, точно такой же, когда она отбывала обратно, обновив свой гардероб. Я слышал, как тетушка Виктория в ненастную погоду шепчет, что в холод у отца болит раненое бедро. Отец в свое время получил на войне всего лишь царапину, однако со временем убедил себя, что это серьезное увечье. Тетушка Виктория знала какого-то человека в Алнике, который был знаком с другим человеком в Лидсе. Тот, в свою очередь, регулярно получал из Ливерпуля новомодный препарат под названием диацетилморфин. Выяснилось, что именно он и требуется моему отцу. Я видел через приоткрытую дверь, как отец, лежа на кровати, впервые принял его. Сначала он задрожал, потом его мышцы стали подергиваться, словно от судорог. Затем тело его расслабилось, а изо рта к уху протянулся ручеек слюны. Тут тетушка заметила меня, назвала глупым мальчишкой и, ударив тыльной стороной руки по лицу, захлопнула дверь.
