Час урагана (СИ) - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович
Все они продумали заранее — Н.Г. и Старыгин. Они не договаривались по телефону — тетя Женя знала бы, она сама проверяла и оплачивала счета. Они не общались по электронной почте — то есть, не общались по известным мне адресам Николая Генриховича. Ну и что? Н.Г. открыл адрес, скажем, на Яндексе или Рамблере, да где угодно, есть десятки возможностей, в том числе самых неожиданных, и никакой эксперт никогда…
Почему тогда записки, которые я прочитал, лежали там, где их можно было легко найти? Теперь я это понимал, пожалуй: Николай Генрихович не хотел, чтобы мы с тетей Женей (впрочем, думал он наверняка только о своей Женечке, а не о том, что я стану помогать ей в поисках) долго блуждали в потемках — записки и рассчитаны были на то, что тетя Женя прочитает их первой, поймет все, как надо…
Она действительно поняла?
— Ты действительно понял? — спросила она.
— Вы имеете в виду разум планеты? — спросил я.
— Два старых дурака, — пробормотала тетя Женя. — Подожди, я до тебя доберусь…
Она имела в виду Старыгина или своего мужа?
Мобила опять запиликала, мы оба потянулись к трубке, но тетя Женя, естественно, меня опередила. Впрочем, капитан говорил так громко, что я все слышал.
— Не разбудил? — поинтересовался он.
— Вы думаете, я могу спать? — агрессивно удивилась тетя Женя.
— Старыгин увез вашего мужа на базу геофизиков у вулкана Кизимен. У них там своя вертушка.
— Вертолет? — переспросила тетя Женя, и лицо ее закаменело. Вертолеты она ненавидела. Эти штуки слишком часто падали, как-то она при мне сказала Николаю Генриховичу, глядя на экран телевизора: «Ни за что не полечу на вертолете. Видишь, как они бьются?» На что Н.Г. ответил: «Глупости. Пешком опаснее — водители несутся, как угорелые».
— Вертушка туда летит час с минутами, — гнул свою линию капитан. — Я выяснил: рано утром геофизики прилетят в Моховую, что-то им нужно забрать, это недалеко за городом, так что если хотите…
— Хотим, — немедленно отозвалась тетя Женя.
— Хорошо. Тогда будьте готовы к семи часам, за вами заедет машина.
— «Воронок»? — у тети Жени было настроение шутить? Или она думала, что «воронком» называют черный «мерс» начальника?
— Нет, — чувство юмора к ночи у капитана, видимо, отключалось. А может, я не расслышал интонацию? — Поедете на нашем «жигуле». В семь будьте у выхода, договорились?
— Да.
— Кстати, — добавил капитан. — За номера в гостинице платить не нужно.
— Но мы…
— Значит, в семь, — сказал капитан и отключил связь, не попрощавшись.
— Интересно, — пробормотала тетя Женя, — кто заплатил за этот отель?
— Наверно, — предположил я, — это входит в смету поиска пропавших. Кстати, вы знаете, сколько стоит номер?
— Догадываюсь, — сухо сказала тетя Женя.
Я промолчал.
— Если ты догадался, — сказала тетя Женя, — просвети меня. Время есть. Молчать не могу. Говори, пожалуйста.
— Номер стоит…
— При чем здесь номер? Если ты… об этом… разуме планеты.
— Ну да, — сказал я. Мне тоже надо было выговориться — может, я вообще все неправильно понял, и тетя Женя права, когда думает (ей не нужно было это говорить, я видел по глазам), что у ее Коли не прошли остаточные явления после той страшной ночи.
— Минимальное воздействие, — продолжал я. — В космологии это тоже очень важная вещь. Я читал о реликтовом излучении… Об этом даже в новостях по телевизору говорили в свое время. Вроде реликтовое излучение совершенно равномерно по всему небу, да? И вдруг обнаружили очень маленькие отклонения. На тысячные доли процента…
— Десятитысячные, — поправила тетя Женя.
— Тем более. И оказывается, из-за таких маленьких отклонений приходится менять всю теорию Большого взрыва.
— Не всю, положим, — недовольно сказала тетя Женя, — но в теории инфляции…
— И о семинаре вы рассказывали, когда американец приезжал, и Николай Генрихович пытался выступить. Его быстренько заткнули, и это с тех пор он стал говорить, что потерять научную репутацию можно мгновенно, а чтобы восстановить, бывает, и жизни не хватит.
— Да, — сказала тетя Женя. — Репутация, авторитет для Коли — вещи… наверно, не самые главные в жизни… но без них в науке делать нечего. Репутацию строишь годами, с университета, уже на третьем курсе о Коле говорили, он тогда сделал работу по магнитной аккреции, это была новая тема, и он изящно обошел проблему Бонди… А после аспирантуры его считали самым знающим специалистом по межгалактической среде.
— На выборах в Академию его все-таки прокатили, — напомнил я.
Это была давняя история, ни тетя Женя, ни Н.Г. не любили ее вспоминать, и знал я о ней только потому, что однажды, года два назад, у обоих случился странный прорыв, вечер неприятных воспоминаний, говорили они, перебивая друг друга, и вспоминали только то, о чем, видимо, хотели забыть. Со мной тоже бывало такое: вдруг приходят на ум прошлые гадости, будто ничего хорошего в жизни не было — в памяти открывается слив, как в туалете… очень неприятно, и хорошо, что довольно быстро проходит, включаются защитные механизмы…
В член-корреспонденты Николая Генриховича представили еще при советской власти, кажется, в восемьдесят восьмом, потом многое изменилось, а в Академии осталось, как было, и больше Н.Г. не хотел связываться. А тогда, хотя по многим параметрам он был самым достойным претендентом, его прокатили на выборах, и он точно знал, кто именно накидал черных шаров: астрофизиков не очень привечали, завалили не только его, но Н.Г. сказал, что в эти игры больше не играет, жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на чепуху, а деньги, которые он теряет, не так велики, чтобы жертвовать репутацией… опять репутация, которой он не мог поступиться даже на таком, вроде бы, респектабельном уровне.
— Ты же знаешь, почему его прокатили, — с упреком сказала тетя Женя.
— Да, — смутился я. — Это я так… Хочу сказать, что, по-моему… мне показалось… Николая Генриховича всегда занимали любые малые влияния. Малые магнитные поля в потоках вещества… Малые флуктуации в магнитных полях пульсаров… Минимальные отклонения от средней плотности во Вселенной…
— Ты хорошо изучил Колины работы, — сказала тетя Женя с уважением. — Я и не подозревала.
— Нет, — признался я, — не изучал я его работы, куда мне. Посмотрел заголовки, сопоставил с… С гомеопатией этой, извините.
— Да чего там, — пробормотала тетя Женя. — Коля и к гомеопату согласился пойти, потому что…
— Понимаю, — перебил я. Мне не хотелось, чтобы она начала вспоминать совсем уж для нее неприятное. — Минимальное воздействие. Когда Николай Генрихович пришел к идее, что жизнь может зародиться в космическом пространстве? Ну, в газе. Межзвездном, межгалактическом…
— Это не Колина идея, — сказала тетя Женя. — Ты читал популярную литературу? Гипотеза панспермии. Викрамасинг. Пятидесятые годы. Органическая жизнь могла зародиться в межзвездных облаках, когда галактики были молодые, стало взрываться первое поколение звезд, а тогда звезды были очень массивны, миллиарды сверхновых, огромное количество тяжелых элементов, и все это ушло в облака…
— Вот-вот, — подхватил я. — Именно тогда возникла жизнь во Вселенной. В космосе. В туманностях. А потом эти молекулы попали на Землю.
— Да, — сказала тетя Женя. — Четыре миллиарда лет назад. Земля была молодая, горячая, атмосфера совсем не похожа на нынешнюю, никакого кислорода, почти нет азота…
— Так вы с Николаем Генриховичем это все-таки обсуждали? — вырвалось у меня.
Тетя Женя посмотрела на меня удивленно и сказала коротко:
— Конечно.
— Тогда почему же вы… — я не знал, как точнее сформулировать, чтобы не обидеть.
— Мы это давно обсуждали, — грустно сказала тетя Женя и отвернулась к окну. — Давно. Еще в… кажется, в конце восьмидесятых.
— И тогда Николай Генрихович уже говорил о…
— Живой атмосфере? Конечно. Химический состав воздуха четыре миллиарда лет назад был очень близок к составу межзвездной среды. А плотность гораздо больше — в сотни миллиардов раз больше, чем в пространстве. Но все равно в атмосфере живые молекулы возникнуть не могли, а в облаках — да, потому что облака освещались голубыми гигантами с нужным распределением облучающих фотонов, а Солнце — желтый карлик, и его энергии недостаточно.
