Зотов Г.А. - Москау. Сказочник (сборник)
Жан-Пьер приложился к фляге – весьма ощутимо.
Но раньше исчезали здания. Деревья. Холмы. Посуда. Цветы на окнах. Растворялись, превращаясь в воздух. И в гестапо, и в Триумвирате осознавали – это первый шаг, на очереди люди. Этого ждали – и вот, дождались. Сто человек, спецназовцы, тренированные убийцы – испарились, не оставив пылинки. Куда их перенесло? Что с ними случилось? Впрочем… Удивительно, но самое страшное даже не это. Исчезали поселенцы в Руануке, пропал поезд в Шанхае – и тут бы тоже рано или поздно дошло до людей, учёные гестапо были к этому готовы. Гораздо хуже другое.
В дверь деликатно постучали.
– Войдите, – сухо сказал Жан-Пьер, отработанным движением спрятав флягу в ящик стола.
Замок лязгнул, и в дверном проёме показалось синее колесо тележки уборщика. Низкорослый, но худенький и шустрый дедушка, настоящего имени которого в гестапо никто не знал. Сотрудники лаборатории в шутку именовали его Адольфычем. Карьерой старичок не увлекался, к старости дослужился до бешлагмайстера Службы чистоты.
– Хайлюшки, оберштурмфюрер, – фамильярно поздоровался дед. – Прибраться не надо?
Карасик с сожалением посмотрел на дно ящика, где среди бумаг притаилась фляга.
– Хайлюшки, либерфатер, – вздохнул он. – Давай, если только быстро.
– Да я мигом, – кивнул Адольфыч, втаскивая за собой бренчащий агрегат со швабрами и цинковым ведром. – Словно при взрыве пехотной мины – одна нога здесь, другая там-с.
Он закатился скрипучим смехом. Засучил рукава, вытащил из ведра с водой тряпку…
Жан-Пьер резко согнулся. Кашель душил его, выворачивая наизнанку.
На запястье Адольфыча, сразу от ладони проявился номер. Из пяти цифр: особенно чётко темнели 6 и 2, – татуировка, сделанная размытыми чернилами. Чуть-чуть покосившийся влево, словно пьяная девица на дискотеке записывала номер телефона…
Адольфыч перехватил взгляд, инстинктивно посмотрел на руку и выронил швабру.
– П-простите… – залепетал старик. – Честное слово, я… это уже давно, я ребёнком был, с мамой… в лагере Равенсбрюк… там его ставили… я почти не помню, мне было пять лет. Номер свели начисто, в семидесятых годах ещё. От-откуда он? Я н-не п-понимаю.
Жан-Пьер ощутил, что, несмотря на перцовку, он сейчас тоже начнёт заикаться.
Оберштурмфюрер махнул уборщику в сторону двери.
Старик, пятясь, как краб, потащил тележку назад. На его лице застыло выражение удивления и даже страха. Он пытался спрятать руку за спину, неловко её выворачивая.
Дверь захлопнулась. Мда, неожиданно. Только что в бункере Триумвирата он получил секретную информацию, едва успел переварить – и вот оно, живое подтверждение.
Заражение мутировало. Теперь настоящее исчезает… зато прошлое появляется.
Вчера на месте концлагеря Аушвиц, в генерал-губернаторстве Польша (к слову сказать, там всё давно уже расчистили и засеяли семенами цветов), из воздуха возникло слабое, но различимое изображение печей крематория. А на плацу засветились контуры рождественской ёлки. Казалось бы, что здесь такого? О, да ведь в 1940 году, перед Рождеством, вице-комендант концлагеря Карл Фрицш поставил на плацу дерево, а под еловыми ветвями грудой свалил трупы обмороженных узников – «новогодние подарки».
Проявился крематорий. Проявляются номера на руках. Что дальше?
Оберштурмфюрер Карасик прикончил флягу последним глотком, закуски ему не потребовалось. Он наконец-то успокоился. Ну, что ж… Они скрывали заражение годами, и довольно успешно. Однако теперь у людей появятся вопросы. «Неужели то, что пишут про рейх на форумах «лесных братьев» в Сёгунэ, – правда?» Войска империи жгли, насиловали и убивали миллионы славян, считая их «неполноценной расой»? Потом какой-нибудь умник извлечёт на свет самую первую версию «Майн Кампф» (ещё до редактуры) и задастся вопросом: значит, в Берлине определяли нас как рабочий скот?
А вот тогда уже и начнётся праздник.
Империя погрузится в смуту, «лесные братья» используют свой шанс. Лучше, чем во время Двадцатилетней Войны, – тогда их летнее наступление на крупные города было не без труда, но отбито. И вермахт, и эсэсовцы объединились, чтобы дать отпор… Сейчас же РейхСоюз развалится на мелкие осколки, как разбитый кувшин. И хотя Жан-Пьер презирал власть Триумвирата, он прекрасно понимал – заняв города, партизаны начнут массовые казни всех, кто служил в СС и гестапо… Они и не скрывали намерений.
Бежать? Да, есть куда. Но что делать потом? Подметать улицы в Токио, водить такси, как русские графы в Париже после революции, ночевать на охапке тряпья в подвале?
Карасик вытряхнул последнюю каплю из фляги.
Паша Локтев ведёт себя так, словно у них – вагон времени. А его в обрез. Если не остановить раздражитель, империя попросту начнёт таять, как снеговик весной. Под лучами солнца превратятся в лужу дивизии СС «Викинг» и «Мёртвая голова». Осядут на асфальт ноздреватой массой здания гестапо, Министерства народного просвещения и пропаганды, замок Вевельсбург – вместе с сотрудниками. Исчезнут города. РейхСоюз распадётся на частицы пепла, его остатки развеет горячий ветер… Партизаны пройдут сквозь стены-призраки, ведь некому станет сопротивляться «лесным братьям». И где тогда Паше тратить своё марло – посреди пустоши и видений?
Жан-Пьер раскрыл папку. На титульном листе стояла печать с чёрным орлом.
Двумя пальцами, словно карманник, он вытащил бумагу и проглядел на свет: так проверяют банкноту, на месте ли водяные знаки. О, надо же. Когда после убийства обер-коменданта фон Травинского провели анализ ДНК убитых шварцкопфов, никому и в голову не пришло изучить кровь Ольги Селиной более детально. Провели обыск у неё дома, взломали электронную почту, опросили соседей – подробный отчёт прилагается. Забыли одно. При устройстве на ЛЮБУЮ работу, по законам Москау, сотрудники обязаны сдать в спецхранилище образец ДНК. Он запросил оттуда мензурку с кровью. Перед встречей с Триумвиратом сделал расширенный анализ. На редкость тщательно изучил полинуклеотидные цепи её ДНК, и… да. Впрочем, почему он психует? Такого следовало ожидать после эксперимента под Новгородом, с пламенем и массовым психозом. Сейчас он ещё немножко отдохнёт и звякнет на эфунк Паше. Тот должен знать, с чем ему придётся столкнуться. И уяснить: возможно, его способности не пригодятся.
Ольга Селина – не человек. Она вообще непонятно откуда.
Путеводитель № 1.
«Культурные особенности городов РейхСоюза»
«…Вскоре после торжества идей национал-социализма, столицы главных рейхскомиссариатов (вроде Москау, Амстердама, Лондона, Далласа, Осло) подверглись перепланировке: улицы в большинстве своём получили новые названия, многие здания были взорваны и заменены архитектурными комплексами «тевтонского стиля». Например, Новодевичий монастырь в Москау снесён в 1964 году. Он превратился в тайный символ сторонников «лесных братьев»: ведь именно в Новодевичьем была заключена принцесса Софья Глупая, сестра кайзера Петера Первого, ярая противница немецкой культуры. На месте монастыря по проекту архитектора Алекса Обергау возвели здание гестапо с сетью подземных помещений. Автобан во флюгхафен им. Бисмарка получил название Гинденбургского, а самая широкая улица Москау – Проспект «Майн Кампф». Метрополитен имени рейхсляйтера Бормана включил такие станции, как «Фридриха Великого», «Прусская», «Шоссе Гогенцоллернов» и «Бранденбургские врата» (в прошлом станция «Красные ворота»). «Парк культуры» сделался «Триумфом воли», «Смоленская» (построенная при Сталине) – станцией «22 июня». «Киевская» сменила своё имя уже в 2004 году, вскорости после окончания Двадцатилетней Войны. По причине ссоры с рейхскомиссариатом Украина она стала станцией «Остермановской». В этот период улицы называли именами немцев, трудившихся в прежние времена на благо Руссландской империи. В 2005–2010 годах в Москау появились переулок министра Клейнмихеля[41], скверик премьера Бориса Штюрмера[42], невесть какое количество садов, названных в честь кайзера Петера III – голштинца, едва знавшего русский язык, но имевшего чин прусского полковника.
Всюду воздвигали схожие памятники двум Катаринам – и Первой, и Второй, с особым подчёркиванием – обе правительницы были чистой арийской крови. Болотная площадь удостоилась имени Михельсоновская (во славу премьер-майора из эстляндских немцев, подавившего восстание Емельяна Пугачёва), а именем фельдмаршала Миниха (военачальника кайзерины Анны Иоанновны) одарили Спасскую башню. Лефортово не переименовали, а вот Преображенская стала площадью Анны Монс, опальной возлюбленной кайзера Петера Великого. Село Холмогоры на севере Руссланда стало носить имя Брауншвейг-Люнебургское: в честь немцев-правителей из этой фамилии, свергнутых неправедной кайзериной Елизаветой Петеровной[43]. Соловецкий монастырь в 1944 году передали митрополиту Сергию Воскресенскому, основателю Арийской православной церкви, и поныне там живут монахи. Сенатскую площадь в Санкт-Петербурге после смерти гауляйтера Украины Эриха Коха переименовали в Коховскую, а памятную колонну у храма бога Улля петербуржцы до сих пор величают «палочкой Коха». Однако, ввиду частых убийств высших чиновников Третьего рейха партизанами, стало ясно – улиц на всех не хватит. Проспекты многих городов империи названы в честь религии РейхСоюза. Есть не только улицы Тора, Одина и Локки, – Нескучный сад в Москау стал Лесом Валькирий, Фонтанка в Петербурге – Хвельгемир (ядовитый источник в «стране мрака»), Крещатик в Киеве – улица Чёрного Дракона Нидхёгга. Между тем масса новых зданий признана Лигой Наций мировым культурным достоянием.
