Грег Иган - Научная фантастика. Возрождение
С недавних пор мне снится один и тот же сон. Он всегда начинается одинаково. Я иду по своей кухне к черной лестнице и спускаюсь вниз, но попадаю не в свой подвал, а в совершенно другой дом. Прохожу по его пустым спальням, через кухню с раковиной, заваленной грязной посудой, с плитой, покрытой жирным налетом, и наконец оказываюсь в гостиной, обставленной удобной, но вышедшей из моды мебелью. В двух стенах проделаны окна, в углу — парадная дверь. Во всем доме пахнет пылью, чувствуется дух запустения, как будто я был знаком с этим местом, но давно покинул его, и часто, просыпаясь, я обнаруживаю, что плачу без причины.
— Это все ваше подсознание, — сказал док, — оно играет шутки с этим недостроенным подвалом.
Фицхью слегка мотнул головой:
— Я тоже сначала так подумал. Только… Ну, первые несколько снов на этом заканчивались. Просто безмолвная прогулка по пустому дому и чувство потери, словно эти заброшенные комнаты всегда были моими, но я забыл о них. Один раз, прежде чем проснуться, я подошел к входной двери и выглянул на улицу. Обычный квартал, но я никогда не видел этого места. Дом стоял на угловом участке, на пологом склоне. Движение небольшое. Если бы меня спросили, где это, я сказал бы, что это жилой район в небольшом городке, но вдали от главных артерий. Я много путешествую, езжу на конференции и тому подобное, но я никогда не видел этого города.
Он заглянул в свою кружку и принялся рассматривать эль, а мы ждали.
— В этом сне было нечто особенное. Он скорее был похож на воспоминание, чем на сон. Может, дело было в мойке с грязной посудой, а может, в старомодной мебели в гостиной. — Очередная странная улыбка. — Если это мир снов, то почему такой скучный и обыденный?
Я отошел от группы на срочный вызов с противоположной стороны бара; там кончилось пиво, и несколько студентов оказались под угрозой неминуемой дегидратации. Когда я вернулся к собеседникам, Фицхью отвечал на какой-то вопрос дока Муни:
…так что чем больше я размышлял о нем и поражался ему, тем более реальным он для меня становился. Я вспоминал вещи, которых не было в самом сне. Мне казалось, что в раковине должны быть отдельные краны для горячей и холодной воды. И что наверху есть кабинет, комната для шитья и еще одна спальня. Так что видите, детали имели характер воспоминания. Как я могу помнить эти вещи, если они нереальны?
Док покосился на него неприязненно, как он это обычно делает. Мне кажется, он по-прежнему подозревал, что над ним хотят изощренно подшутить.
— Воображение может создавать такие же детальные картины, как и в воспоминаниях. В вашем сне есть пустые места, и вы сами начинаете заполнять их.
Фицхью кивнул:
— Именно такой ответ я и хочу получить. Если бы я только мог принять его.
— А что было дальше? — поторопил его Сэм. — Должно случиться нечто большее, чем то, о чем вы рассказали, чтобы вы впали в такую меланхолию.
Физик сделал глубокий вдох:
— Однажды вечером, когда я читал дома, я остро ощутил тишину. Я люблю одиночество и покой, но на какое-то мгновение мне показалось, что эта тишина неправильная, и я удивился: что он замышляет?
— Кто? — переспросил Дэнни. — Что это за он, который что-то замышляет?
Фицхью покачал головой:
— Тогда я этого не знал. Но, задав себе этот вопрос, я посмотрел на потолок, хотя там ничего нет, кроме небольшого чердака и кладовки. А затем я услышал женский голос.
— Женский, неужто? — спросил Сэм. — И что он говорил?
— Не знаю. Я не мог разобрать слова, только тон. Я знал, что женщина обращается ко мне, и, сам не понимаю почему, на душе у меня стало грустно и сердце заныло. Я никак не мог объяснить этого. Словно я жаждал услышать этот голос и одновременно боялся его. Понимаете, — продолжал он, — ассоциативные воспоминания означают, что одно возникшее воспоминание ведет к другим; и, после того как обнаружился фрагмент одной голограммы, у меня в памяти начали всплывать другие осколки. Мне стоило только закрыть глаза — и я оказывался в призрачном доме. С каждым разом он становился все реальнее и во мне росло убеждение, что когда-то я жил в нем, и жил не один. Голоса — их было два — становились отчетливее. Они часто звучали сердито, но не всегда. Однажды — неудобно даже говорить об этом — я услышал приглашение заняться любовью. А потом, в один прекрасный день, я увидел ее.
Он поднес кружку к губам, но пить не стал, а взглянул на темную зеркальную поверхность.
— Я расхаживал по гостиной, зачищал оконные рамы, перед тем как покрасить. Это было одно из тех механических занятий, которые позволяют отдаться своим мыслям. Так что я погрузился в себя, пока мне не стало казаться, что я нахожусь в кухне своего «второго дома», вытираю полотенцем посуду. Рядом со мной стояла высокая женщина с волосами песочного цвета и мыла тарелки в раковине. В ней было что-то мучительно знакомое, как в человеке, которого видел один раз в жизни. Возможно, я встречал ее на какой-то вечеринке в колледже, но не собрался с духом подойти и представиться — а может быть, и собрался. Я знал, что она злилась, потому что она швыряла мне тарелки молча, так агрессивно, как иногда это получается у женщин. У нее был изможденный вид женщины, которая когда-то была очень красива, но для которой красота со временем превратилась в нечто обыденное. Никакого макияжа. Волосы подстрижены коротко, наиболее «практично». Возможно, она винила в этом меня. Позднее я вспомнил ядовитые замечания. Она могла стать тем-то, могла выйти замуж за такого-то. Не знаю, почему она продолжала вставлять эти шпильки в наш разговор… — Он уныло улыбнулся. — Но в этот первый раз она повернулась ко мне и очень отчетливо произнесла: «Ты ни к чему не стремишься». Я был так поражен, что мгновенно очнулся от грез и снова оказался в своей собственной гостиной. — Он поморщился, поводил пальцем по запотевшей стенке кружки. — Один.
— Это вполне естественно, — сказал док Муни. — Если человек живет один, ему становится тоскливо и он воображает себе семейную жизнь, которой у него никогда не было.
Фицхью невесело рассмеялся:
— Тогда зачем воображать себе такую несчастливую жизнь?
— Потому что вы хотите убедить себя, что сделали правильный выбор.
— Значит, вы психиатр, а не патологоанатом?
Это было произнесено саркастическим тоном, и док сильно покраснел. Фицхью погрузился в глубокое раздумье и вперил взгляд в противоположную стену. Остальные, предполагая, что история подошла к невнятному концу, разошлись по своим делам: О'Догерти и я принялись наполнять стаканы, а остальные — опустошать их, и такое разделение труда привело к прекрасным результатам. Раз или два я оборачивался к Фицхью и, заметив его рассеянный взгляд, предположил, что сейчас он рассматривает какой-то воображаемый пейзаж. В уголках его глаз выступили слезы. Когда он поднял свою кружку и сделал мне знак, я переглянулся с Сэмом, и тот просигналил мне, чтобы я теперь наливал Фицхью безалкогольного пива. Думаю, что бедняга этого даже не заметил.
