Аркадий Стругацкий - Том 11. Неопубликованное. Публицистика
Одно лишь общение с единственным живым представителем племени «идеальных учеников» превращает доселе и не помышлявшего ни о чем подобном Стася Попова — в Учителя. «Сообщение… скрутило Малыша в колобок, развернуло, выбросило в коридор и через секунду снова швырнуло к нашим ногам, шумно дышащего, с огромными потемневшими глазами, отчаянно гримасничающего. Никогда раньше и никогда после не приходилось мне встречать такого благодарного слушателя». Подобный ученик — мечта любого Учителя. Хочет знать ВСЁ, молниеносно запоминает ВСЁ и НАВСЕГДА, умен, предельно пластичен, не знает лжи, не имеет никакой цели, кроме интереса к познанию («…чешутся вопросы… стараюсь спастись: бегаю, целый день бегаю или плаваю, — не помогает. Тогда начинаю размышлять»). И, наконец, окончательно идеальным в роли ученика делает Малыша то, что ангел он — лишь по сути, но никак не внешне. Внешне он, напротив, уродлив. («С большим трудом я удержался, чтобы не отвести глаза. Страшненькое все-таки было у него лицо».) То есть этот ребенок не рискует вызвать в Учителе ни инстинктивного родительского умиления, ни столь же животной жалости к «бедному крошке», одиноко разгуливающему нагишом по ледяной пустыне, ни прочих фальшивых эмоций, не имеющих отношения к реальному положению вещей. («— Тебе его жалко? … — Почему, собственно, я должен его жалеть? Он бодрый, живой… Совсем не жалкий».) А жалость… «Женские» эмоциональные действия на грани истерики, продиктованные не разумом, но инстинктом, едва не погубили всё. Точнее, многое именно погубили. На месте Майки должна была бы оказаться Анка — она и пожестче, и поспокойнее. (Правда, при таком раскладе мы потеряли бы возможность наблюдать яркую картину из серии «она хотела ему только добра…».) И вообще, что может быть хуже для НОВОГО, чем «наиболее естественное»? Гуманизм, напоминаю, — от слова «человек», а потому истинный гуманист — тот, кто действует не от эмоций, но ОТ УМА: Леонид Андреевич Горбовский. А ведь цель его, между прочим, та же, что у Майки!
Кто знает, может быть, не будь того предательства — и жесткие рамки Контакта могли бы раздвинуться: не только киберу Тому, но и самому Стасю Попову «разрешено» было бы остаться на планете или хотя бы иногда прилетать туда. А потом, глядишь, и еще кому-то. Земляне ведь есть разные; есть, между прочим, и сверстники Малыша. В конце концов, интеллект — интеллектом, а вырасти Человеком, видя живых людей только на экране…
«Педагогическую эстафету» у невидимых обитателей Ковчега принимает Геннадий Комов. Но Учителем в итоге становится все же Стась и только Стась. (Обещание Майки уйти в школу и учить ребят «вовремя хватать за руку всех этих фанатиков», как мы знаем, оказалось лишь благим намерением. Как, впрочем, и всякий чисто эмоциональный порыв, никак не подкрепленный УМЕНИЕМ. Жилин, например, не принимал красивых поз и не устраивал сцен, ломая чужие судьбы, — он просто ушел.) И именно Стась нашел в Малыше еще одно ЧИСТО человеческое свойство. То, которого не искал Комов и которого не могла найти Майка. «— Тебе плохо без меня? — Да, — сказал я решительно. — Феноменально, — проговорил он. — Тебе плохо без меня, мне плохо без тебя. Ш-шарада! — Ну почему же — шарада? — огорчился я. — Если бы мы не могли быть вместе, вот тогда бы была шарада». И еще: «Я не сержусь. На него нельзя сердиться… Когда Лева беседует с Малышом, околопланетный эфир заполняется хохотом и азартными визгами, а я испытываю что-то вроде ревности». Как видим, родительские чувства в Учителе не только не вредят делу, но и приветствуются в «Школе Теории Воспитания». Это относится и к Жилину, и к Тенину, и к Попову. Родители, таким образом, не устраняются вовсе, просто ячейку воспитателя занимает не случайный непрофессионал, но некто с призванием и, главное, — по выбору «учащегося». Если же такого человека в пределах досягаемости не оказывается — ячейку занимает не некто, а нечто. Скажем, книги…
Собственно, Геннадий Комов тоже вполне готов к миссии Учителя — на то он и ксенопсихолог. «…Комов говорил и говорил, точными, ясными, предельно простыми фразами, ровным, размеренным голосом и время от времени вставлял интригующие: „Подробнее об этом мы поговорим позже“». Более того, Комов умеет быть добрым сказочником. Сразу же почувствовав, что имеет дело с ангелом, он идеализирует людей: «— Люди никогда никому не вредят. Люди хотят, чтобы всем вокруг было хорошо». (Люди однако вовсе не так хороши. Да и невозможно всем вокруг желать добра. Чтобы доказать это, далеко ходить не придется — Майка уже тут, под рукой…) Комов и остался бы на педагогической работе, но не вынес потери уникальной возможности настоящего Контакта; да и не был он внутренне готов променять науку на место провинциального учителя — пусть даже учителя целой цивилизации.
* * *Итак, Малыш — абсолютный Ученик. Но человек ли он? Его Учитель, Стась, полагает, что это, по меньшей мере, не совсем так: «Тебе все время бросается в глаза человеческое… Что у него вообще наше? Тебя просто сбивает с толку, что он умеет говорить… все человеческое в нем случайно, это просто свойство исходного материала… не нужно разводить вокруг него сантименты». Отсюда один шаг до простого вывода: идеальный ребенок, НОВЫЙ человек, воспитанный в соответствии с ТВ, без потерь, с полностью реализованным потенциалом и свободный от дурного влияния традиций, — это уже НЕ ребенок. Как не дети — Ирма и Бол-Кунац в финале «Гадких лебедей». Более того — он и не человек. Сверхчеловек — да, возможно, но — не человек. От человека в нем, кроме внешности и речи, лишь страсть к познанию да Золотое Правило. Хотя… Это ведь и есть необходимые свойства всех истинно разумных, какими бы негуманоидными они ни были.
Здесь — не просто продолженная мысль о том, что будущее не плохое и не хорошее, а лишь чуждое нам. Здесь — фантастика, окончательно отвернувшаяся от звезд к людям. Ибо речь идет о ситуации скорее модельной, нежели фантастической. Ребенка ведь можно воспитать именно так и на Земле, притом сегодня. (Разумеется, подобный эксперимент над человеком может быть только мысленным.) Стоит лишь воспроизвести исходные условия и организовать грамотную изоляцию. И ничто фантастическое не понадобится. Ни следящие «усы» над горизонтом, ни умение ребенка создавать фантомы, ни, скажем, Т-зубец на его ментограмме. Все это — вполне заменимые мелочи. И результатом будет новый Малыш — не человек. Сверхчеловек — если опыт удастся. Может быть, с годами — «человек совсем». Но «просто человек» — уже нет.
Так что напрасно Борис Натанович Стругацкий, отвечая однажды на вопрос в Интернете, сказал об отсутствии Теории Воспитания как таковой. Вот она — в предельном воплощении: полная изоляция от всякого воздействия традиции — раз; техническая возможность неограниченного общения с Учителями — два; сами Учителя — три. Всё.
