Джон Уиндем - Том 3. Зов пространства. Во всем виноват лишайник
Рано или поздно сюда опять прилетят люди и обнаружат корабль. Надо бы вести журнал — регулярно, как полагается, однако до сих пор я не видел в этом особого смысла, да и какая тут регулярность, когда ты… скажем, малость не в себе. Но так было раньше. Сейчас же я отважился взглянуть правде в глаза и почти смирился с судьбой.
И чувствую, будет неправильно, если я унесу нашу тайну на тот свет. Сюда однажды обязательно кто-то прилетит, — зачем же ему разыскивать следы и разгадывать головоломку? Так и ошибиться недолго. А мне. хочется кое-что рассказать. Еслина то пошло, я должен кое-что рассказать. К тому же надо как-нибудь скоротать время. Да, это жизненно необходимо. Не желаю снова тронуться умом.
Забавно, в голову лезет всякая душещипательная чепуха, вроде той салонной песенки для чувствительных дам: «Ты смерть в бою дозволь мне возлюбить!» Конечно, безвкусица, и все-таки…
Но спешить некуда. Да, время, наверное, еще есть. Я уже переступил некую грань, за которой раздумья о смерти пугают гораздо меньше, чем перспектива жизни в этой пустыне. Скорбь моя теперь изливается вовне: милая Изабелла, как тебе сейчас нелегко, и как трудно будет потом, когда подрастут Джордж и Ана!
Не знаю, кому доведется прочесть эти строки. Вероятно, участнику экспедиции, которому известно о нас все, вплоть до часа посадки. Мы передали по радио координаты, поэтому вряд ли возникнут сложности с нахождением нашего корабля. Впрочем, как знать. Радиограмма могла не дойти или еще что-нибудь в этом роде… Нельзя исключать, что нас обнаружат много лет спустя и совершенно случайно, — вот тут-то от моего дневника, пожалуй, будет больше толку, чем от бортового журнала.
Разрешите представиться: Трунхо. Капитан Джеффри Монтгомери Трунхо, космический дивизион ВВС Бразилии, последнее место жительства — Америка-ду-Сул, Бразилия, Минас-Жерайс, Претарио, авенида Ойто де Майо, 138. Двадцать восемь лет, штурман и единственный уцелевший член экипажа космического корабля «Фигурао».
Мои дед и отец-уроженцы Британии, в 2056 году получили бразильское гражданство и по фонетическим соображениям сменили фамилию Трун на Трунхо. Мы — династия космонавтов. Мой прапрадед — знаменитый Маятник Трун, тот самый, что ехал верхом на ракете и строил первую орбитальную станцию. Прадед командовал Английской Лунной, и дед, наверное, унаследовал бы этот пост, если бы не Великая Северная война. Так уж вышло, что война разразилась, когда дед проходил подготовку в Британском Космическом Доме, точнее, в одном из секретных и зарытых глубоко в землю центров оперативного управления, и начало военных действий застало его в отпуске на Ямайке; вместе с женой — моей бабушкой — и шестилетним сыном — моим будущим отцом — он гостил у своей матери, которая незадолго до этого приобрела там дом.
О тех проклятых днях написано много книг, в них доказывается, что война была неизбежной, что правительство знало об этом и готовилось к худшему, — но дед всегда это отрицал. Высшие круги власти, утверждал он, точно так же как и общественность, тешились иллюзией, что угроза войны так и останется угрозой.
Видимо, наши лидеры не отличались особым умом; угодив в затяжной клинч, они слишком рано успокоились. Они не были преступниками и психопатами и вполне представляли себе, какими бедами чревата такая война. В мире периодически случались кризисы, поднималась паника, но сколь бы ни были тревожны эти инциденты, они не отражались на торговле и бирже, а потому довольно хладнокровно воспринимались политиками.
С точки зрения высших военных чинов, они даже шли на пользу. Без регулярных встрясок общественность разомлеет, считали военные, и тогда нам урежут бюджет, да и технический прогресс основательно пострадает. И мы здорово отстанем от Не Наших Ребят, а уж они-то своего не упустят. Усовершенствуют оружие, накопят сил…
С точки зрения Космического Ведомства, рассказывал дед, конфликт выглядел не более вероятным, чем и два года, и пять, и десять лет назад. Оно работало в самом обычном ритме: обновляло технику и вооружение, реорганизовывало структуры, переставляло кадры, и все это напоминало шахматную партию, в которой фигуры уступают не противнику, а моральному износу. И не было ни единой гарантии того, что война не разразится по прихоти какого-нибудь маньяка, а то и просто случайно. По обе стороны рубежа давно считалось аксиомой, что в случае ракетной атаки противника надо сразу же обрушить на него как можно больше собственных ракет, беспощадно расправиться с его военным потенциалом. А в 2044 году в это понятие входило почти все, от фабрик и складов до урожаев на полях и боевого духа.
И вот однажды вечером мой отец уснул в зыбком мире, а проснулся в разгар четырехчасовой бойни, когда счет потерь шел на миллионы.
По всей Северной Америке, по всей Европе, по всей Российской Империи полыхал огонь, перед которым бледнело солнце. На своем пути волны жара испепеляли целые страны. Чудовищные черные столбы упирались в небеса, рассеивая по ним смертоносный пепел и пыль.
Мой дед не колебался ни минуты. Он был обязан любым способом добраться до своего боевого поста в Северной Канаде, где размещались части Британских Космических Войск. Два дня он провел в Кингстоне почти без сна и отдыха, уговаривая тамошние власти и вообще всех, от кого хоть что-то зависело. На аэродроме хватало разных самолетов — огромных авиалайнеров, тесных транспортников, маленьких частных машин, — но все они прибывали с севера, многие садились только для дозаправки и отправлялись дальше на юг, как перелетные птицы. Возвращаться не желал никто.
В эфире царил сущий бедлам. Невозможно было понять, какие аэродромы еще целы и долго ли они протянут. Пилоты не соглашались рисковать даже за огромные деньги. Администрация аэропорта запретила северные рейсы, и напрасно мой дед и множество других измученных тревогой людей пытались ее уломать.
На второй вечер ему посчастливилось выкупить у кого-то билет на южный рейс, и он улетел с Ямайки, чтобы добраться кружным путем — через бразильский порт Натал, Дакар, Лиссабон в Англию, а оттуда на служебной машине — в Канаду. Восемь дней спустя он застрял во Фритауне, столице Сьерра-Леоне. Туда доходили очень скудные и противоречивые новости, но и их было достаточно, чтобы убедить не только летчиков, но и потенциальных пассажиров: если самолету и посчастливится дотянуть до Европы, посадка на любом аэродроме будет означать массовое самоубийство.
Возвращение на Ямайку заняло два месяца, и за этот срок война ушла в историю, — правда, так неглубоко, что не затронутое ею население планеты все еще тряслось от страха, и никто даже не помышлял о том, чтобы приблизиться к границам разоренных земель. Людям все еще не верилось, что они сами и их дома остались целы и невредимы. Мир пребывал в шоке; жизнь не спешила возвращаться в нормальную колею.
