Константин Якименко - Десять тысяч
Славик вдруг отпустил Инну, отступил на шаг. Она замерла на месте. Что-то не так?
– Инка, – спросил он, – тебе в самом деле нужен выход?
Она стояла, не в силах пошевелиться. Выход? Конечно, нужен! Но разве он уже не дал ей понять, что найти его нет почти никакой надежды?
– Да, – сказала автоматически.
– Очень-очень нужен? – глаза его стали печальными.
Инна вспомнила больничную койку, пустой взгляд в потолок…
– Очень-очень. Вопрос жизни и смерти… Ты чего так погрустнел?
– Да ничего. Не бойся, это ненадолго.
– Ну хорошо… Так ты всё-таки знаешь, где выход?
– Знаю. И я тебе покажу.
– Правда?! – она закричала, ещё до конца не осознавая, что это значит: после всех тягот кошмарного путешествия у неё появился шанс вернуться домой! И может быть даже с десятью тысячами…
– Правда. Я покажу. Только ты должна делать всё то же, что и я.
– Хорошо, я буду делать. И куда нам для этого придётся идти? Далеко?
– Нет, недалеко, – его всегда спокойный голос сейчас звучал особенно ровно и бесстрастно. – Совсем недалеко.
– Это здорово! – воскликнула Инна.
– Конечно. Только если ты сделаешь так же, как я.
– Да, я ведь уже сказала… Славик, тебе, наверное, грустно будет со мной расставаться?
– Грустно, Инка-Паутинка. Но я очень хочу тебе помочь. Иначе мне будет ещё больше грустно, и я уже не смогу быть счастлив… по-своему.
Она не совсем уловила суть его объяснения. Стояла молча, не в состоянии что-либо выговорить, только неотрывно пронизывала его глазами. Если он сейчас попросит её остаться… О боже, что тогда делать?! И вдруг поняла: он не попросит. Что угодно – но не попросит.
– Куда я его задевал? – тем временем спрашивал Славик, оглядываясь вокруг себя.
– Что задевал?
– Да пистолет, который у маньячки забрал.
– А зачем пистолет?
– Надо. Ты не видела?
– Нет. У меня точно такой же, – Инна ткнула в сумочку.
– А, хорошо. Не возражаешь? – она мотнула головой, и он вытащил оружие за рукоять.
– Ну, теперь идём?
Славик несколько секунд оглядывал пистолет. Взялся пальцем за рычажок – наверное, предохранитель – и щёлкнул им. «Где мой чёрный пистолет? – На Большом Каретном», пропело что-то в голове у Инны. Она усмехнулась: ничего не изменилось. Что бы ни происходило, под любую ситуацию у неё найдётся песня или хоть мелодия. Славик плотно обхватил рукоятку, будто примеривался; вытянул руку и, чуть улыбнувшись, поводил перед собой, высматривая несуществующих врагов. Инна рассмеялась, спросила весело:
– Вооружаешься? Там опасно?
Он ничего не ответил. Согнул руку в локте, поднял… Инна уже чувствовала что-то неладное, молча уткнулась в Славика непонимающим взглядом: вот он развернул дуло… вот он поднёс его к виску… нет, но этого не может быть! Это абсурдно, в этом нет никакого смысла, это никому не нужно, это не на самом деле, это просто какая-то игра…
– Сла… – хотела крикнуть, но получился лишь жалобный писк.
Затем оглушительный грохот беспощадно расправился с тишиной.
Теперь Инна закричала. Кричала, почти не слыша себя, всё ещё продолжая слышать звук выстрела – непрекращающийся, растянувшийся на веки вечные. Кричала, глядя ему в глаза, в его спокойные, добрые, всё ещё улыбающиеся глаза. Он опускался медленно, плавно, раскинув руки; продолжая смотреть на неё: «я очень хочу тебе помочь». Упал, вздрогнул в последний раз и застыл – и лишь тогда глаза закрылись, превратившись в две узкие щёлочки.
«Вопрос жизни и смерти…» – «Если ты сделаешь так же, как я.»
Только сейчас, и никогда больше…
Она всё ещё стояла неподвижно, не шевеля ни единым мускулом, не отпуская Славика взглядом. Но я же не хотела! – кричала мысленно. Я не хотела – так! Я же не могла знать, что «выход» ты уже понимаешь только в таком смысле! Я же верила, что ты правда покажешь, дура, поверила, никому нельзя доверять – а я поверила, мне даже и в голову не могло прийти, что… Нет, это всё-таки я – я во всём виновата. Я – потому что я такая идиотка, мне нельзя браться ни за что серьёзное, ни за что жизненно важное, потому что я не способна… Вот один дорогой мне человек – я хотела его спасти, но не смогла, теперь уже ясно, не смогла, потому что фиг я когда-нибудь получу эти десять тысяч, потому что вот второй человек, ты – и я тебя погубила, одна я, потому что у тебя какой-то баг в голове, и тебе не нужно нормальное счастье, но я, дура, сволочь, эгоистка паршивая, всё-таки сделала тебя счастливым, пускай даже всего на миг, и ты… Безумие, это безумный мир, здесь всё безумно, но ведь жизнь только одна, и разве что-то может быть ценнее? – а ты вот так, просто… Кто бы мог подумать, разве я могла подумать? но какая теперь разница, могла или не могла, потому что случилось то, что случилось, и этого не изменишь, никакая идиотская музыка этого не изменит, и кому теперь на фиг нужен мой талант, дура, дура, сволочь…
Инна рыдала, поминутно вскрикивая. Она склонилась над телом дрожала сама и встряхивала его, не понимая, зачем это нужно и какой в этом смысл. Гладила густую бороду, проводила пальцами по шершавой коже лица, запускала руку в волосы… Старый шрам на лбу как-то слишком естественно переходил в свежую рану на виске; кровь из неё вытекала медленно, неохотно. И всё-таки руки Инны уже были вымазаны в крови – но она этого не замечала. Ну зачем мне выход? – повторяла из разу в раз, ну зачем, зачем, зачем мне этот дурацкий, никому в сущности не нужный выход?! Ведь я уже смирилась, я уже была готова остаться с тобой, я уже даже распланировала почти на день вперёд, что мы будем делать… Ведь это не только я тебе подарила счастливые мгновения – но и ты мне их тоже подарил! Так зачем же, зачем, какого хрена я сказала – да, когда надо было ответить, когда я уже готова была ответить – нет?! Я могла бы остаться, я подарила бы тебе множество таких мгновений, бесконечную жизнь таких мгновений, каждое следующее лучше предыдущего, так зачем же я, дура, зачем, зачем, зачем?!..
Внезапно кто-то схватил её за руку и грубо рванул влево. Инна перекатилась на спину, ахнула, посмотрела вверх. Перед глазами мелькнула чья-то ладонь, толстая и грязная. Она попробовала подняться – и вдруг толчок в грудь опрокинул её на пол. В глазах всё ещё стояли слёзы, Инна плохо видела, что происходит; что-то сжало её предплечья, как клещами. Она закричала – в ответ услышала только невнятное: «Ы-ы-ы!»
Совсем рядом возникло лицо. Вытянутый овал с полным отсутствием растительности: не только волос, не говоря уж об усах и бороде – но даже бровей и, кажется, ресниц. Два круглых глаза болезненно-жёлтого оттенка, бессмысленно вылупившиеся на неё, свидетельствуя о минимальном коэффициенте умственного развития у их обладателя. Широкий бычий нос, поминутно раздувающийся – Инна слышала, с каким шумом выходит из него воздух. Рот раскрылся, показывая сломанные, выщербленные зубы, а дальше – что-то тёмно-красное, неопределённой формы… короткий обрубок, бывший когда-то языком.
