Томас Диш - Щенки Земли
Какая-то женщина выскочила из бесновавшейся толпы, сквозь которую джип пробивал себе дорогу, словно бульдозер. Она швырнула мне в лицо букет цветов и бросилась к машине. Вцепившись в нее что было сил, женщина стала целовать меня, выкрикивая между поцелуями:
– Покажи им кузькину мать, парень!
Люди в хаки оттащили ее, но она продолжала вопить:
– Задай им перца!
Меня не обманывало ощущение, что, знай она мое истинное лицо – если бы догадалась, что расточала восторги любимцу, – ее отношение ко мне было бы менее дружественным, хотя скорее всего не менее демонстративным. К счастью, сидевший за рулем джипа майор этих так называемых Войск Самоиндукции предусмотрительно завернул меня в свою шинель, которая обеспечивала почти такую же надежную защиту, как и невозможность быть узнанным.
Наш парадный выезд завершился на временном аэродроме – прежде это был городской парк, – где в конце покрытой гравием взлетно-посадочной полосы разогревал двигатели «форд»-трехмоторник. Когда джип подкатил к самолету, мы увидели носилки, которые затаскивали в кабину под наблюдением озлобленной Роксаны.
– Ты, животное! – завопила она, перекрикивая икающее завывание двигателей, едва заметив меня.
Бруно погрузили на борт, а следом за ним под дулом карабина ввели в кабину и нас. Роксана тут же продолжила начатую тему в еще более красноречивых выражениях:
– Убийца! Бандит с топором! Изверг! Иуда! Теперь им известен ваш номер, молодой человек! Они позаботятся о тебе! Как мне хотелось разделаться с тобой собственноручно. Но я сделала, что смогла, – я сказала им, кто ты такой; сказала, кто твой отец. Теннисон Уайт! Видел бы ты их лица! Теперь они сделают с тобой то же, что сделали с ним – и с его памятником. Ха!
Водитель джипа стал вытаскивать ее из самолета.
– Пришлите мне его ухо, офицер. И ее тоже. И кости – я смелю из них муку и испеку хлеб!
Когда мы оказались как бы в безопасности на борту самолета и входную дверь закрыли, конвоир заверил нас, что нам нечего опасаться ужасных угроз Роксаны:
– Из того, что она наговорила, вы можете сделать неправильный вывод о нашей нецивилизованности. Самое худшее, что вам грозит, – казнь через повешение. Перед зданием суда в Сент-Поле у нас есть виселица, на которой можно повесить сразу пятерых. Христос Всемогущий, вы ее обязательно увидите! Честное слово, вам не следует верить вздору этой женщины о том, что мы режем людей на куски. Так ни с кем не поступают… больше.
– Скажите, пожалуйста, – спросил я его (потому что мне показалось, что теперь настроение у него получше, чем было в джипе), – где моя дочь?
– Маленькая девочка? Заботу о ней взяла на себя эта леди. Она попросила назначить ее приемной матерью, так что теперь малютка…
– Крохотулю! Этой людоедке? Нет! – Жюли стала рваться из своих пут, а самолет уже начал выруливать на взлетную полосу. – Остановите эту машину. Я должна забрать свою дочь!
Но когда мы поднялись в воздух, даже Жюли поняла тщетность дальнейшего протеста.
Через окна правого борта было видно заходившее солнце. Стало ясно, что мы летим на юг. Вероятнее всего, такой крохотный самолет покрывает без заправки не более нескольких сотен километров. Мне были известны важнейшие питомники в этом направлении – Анока, Сен-Клу и т. д., – но я никогда не интересовался географией поселений Дингов. Однако конвоир называл один город – Сент-Пол.
– Что нас ожидает в Сент-Поле? – спросил я. – Нас там освободят? Или посадят в темницу?
Конвоир рассмеялся, но не счел нужным разъяснять причину своего веселья.
– Будут меня судить? Я требую суда равных мне! Я невиновен. Жюли может засвидетельствовать это. Я не имел намерения…
Словно в укор мне, конвоир пошел в переднюю часть небольшой кабины взглянуть на Бруно. Я стал таращиться в окно на работавший пропеллер и молился, чтобы какой-нибудь Господин помог ему получше управляться с этой простой работой.
Конвоира позвали посовещаться с пилотом, а я попытался утешить Жюли пустыми заверениями. Мы уже почти успокоились, когда странное поведение самолета (откуда в воздухе взяться ухабам?) отвлекло наше внимание от тревожных мыслей о будущем и заставило сосредоточить его на текущем моменте. Конвоир вернулся и сообщил, что левый пропеллер вышел из строя, но правый продолжает работать. Самолет терял высоту (мне было непонятно, откуда они это знали, – ведь в наступившей за бортом тьме невозможно было судить о расстоянии до земли). Мне пришлось помогать сбрасывать в открытый конвоиром люк разные сложные металлические штуковины. Нам сказали, что самолет снова набрал высоту, но он продолжал издавать тяжелые вздохи и скрежетать. Конвоир надел на нас парашюты и показал, как они работают. После прыжка надо сосчитать до десяти, дернуть за маленькое кольцо и подождать, пока не увидишь, что парашют раскрылся.
– Вам приходилось это делать? – спросил я конвоира, вглядываясь вместе с ним через открытый люк в черноту ночи под нами.
– Да, однажды. Это было нелегкое дело.
– Но парашют раскрылся? Он всегда раскрывается?
– Да. Опасность не в том, что он не раскроется. Страшнее приземляться. Легко можно сломать ногу, а если попадете в нехороший воздушный поток…
– Пока, Жюли Дарлинг! – крикнул я. – Жди меня. Я спасу тебя, как только смогу.
И я стал падать. Самолета надо мной не было, я только слышал удаляющийся гул. Звезды исчезли. Я падал сквозь облако. Досчитав до пяти, я не смог продолжать, поэтому потянул за кольцо. Парашют раскрылся, ремень на груди натянулся и дернул меня вверх. Пару минут я ничего не мог делать, лишь лениво вертелся то в одну, то в другую сторону в переплетении стропов и сожалел о своей безрассудной отваге. Мне было известно лишь то, что я один в воздушном океане!
Приземлившись, я ударился копчиком обо что-то весьма твердое и подвернул лодыжку. Все вокруг меня вспыхнуло потоками включившегося света, раздались громкие голоса, отдававшие противоречивые приказы.
– Прекрасное приземление, сэр. Я бы сказал, изу-ми-тель-ное приземление. Надеюсь, вы в полном порядке? – На обратившемся ко мне мужчине была такая же, как у меня, шинель. У него были седые усы а-ля Франц-Иосиф, он опирался на богато украшенную резную трость. Я никогда не видел такого морщинистого лица, если не считать репродукции картин Рембрандта.
– В полном, благодарю вас, – ответил я. – С кем имею честь?
Он церемонно отсалютовал:
– Капитан Фрэнгл, сэр. Начальник здешней тиары раскаяния, сэр.
– Тиары раскаяния?
– Ну, мы так называем это место. Что такое теперь слова? Так много новых, что я стал забывать то одно, то другое. Репатриационный центр – вот что это! Для чертовых любимцев, вы ведь знаете.
