Оксана Аболина - Конкурс Мэйл.Ру
— Что случилось? — чувствуя тяжесть, сжавшуюся в упругий черный ком в желудке, спросил я.
— После твоего ухода, где-то через час, в храм ввалились сатанисты, человек семь, наверное. Искали тебя, не найдя, страшно разозлились, разгромили алтарь. К счастью, Маша, свечница, успела позвонить в МЧС. Пожар, который сатанисты напоследок хотели устроить, удалось быстро загасить. В алтаре общими усилиями навели порядок. Теперь ждем митрополита. Нужно заново освящать храм. К сожалению, он осквернен. Надеюсь, митрополит успеет сегодня-завтра освятить новый антиминс, старый изодран в клочки… К счастью, все живы, ведь кроме Маши, которая спряталась под прилавок, а потом выскользнула из храма, никого и не было.
Я чувствовал себя подавленным. Отец Илларион ни в чем меня не обвинял. Но я сам все про себя знал. Я пошел в храм без благословения, самоуправно, несмотря на недвусмысленный запрет. И вот что вышло… Я был виноват в том, что случилось. И я не знал, как загладить свою вину. Хотя народу в приходе было мало, меня даже не просили придти и помочь привести его в порядок. Я был опасен, я нес одним только своим появлением угрозу. Меня даже не мучило то, что я не нужен храму, я слишком сильно подвел своих, чтобы надеяться на то, что меня снова примут. Тем не менее, я знал, что примут, и это грызло мою совесть.
Мне отчаянно захотелось курить. Похлопал себя по карманам — сигарет не было. В столе всегда лежала пара запасных пачек, но, видимо, я сам не заметил, как выкурил их в последние дни. Я подошел к окну — напротив магазина маячил сатанист. И тут в дверь ворвалась Дашка. Она была вне себя. Кричала что-то про конкурс, про сатанистов, и я сначала не понял, что именно она хочет. А потом сообразил — она подслушала мой разговор с отцом Илларионом. И она не врубается в то, что происходит, — только понимает, что случилось что-то ужасное, а что именно — не знает. Я лихорадочно пытался вспомнить, в каких именно выражениях мы говорили с отцом Илларионом о конкурсе. Кажется, «Мэйл.Ру» ни разу не прозвучало. Из разговора вообще не должно было быть ясным, что дело касается лично меня. И о смерти мы не говорили. Так, хотя бы с этим будет полегче.
— Тебе плевать на семью! — кричала Дашка. — Ты подставляешь нас все время, а сам мне ничего не рассказываешь. Вокруг тебя сгущается что-то, я же чувствую, не слепая! Почему ты мне ничего не рассказываешь? Я так устала от этой недоговоренности и от того, что все время за всех боюсь!
— Прекрати немедленно! — закричал я в ответ. — Что ты себе позволяешь? Ты что, подслушивала мой разговор с отцом Илларионом? Как тебе не стыдно? Что это такое — я в своем доме не могу нормально с людьми общаться! Мне нужно думать о том, чтобы прятаться от собственной жены! — в дверь просунулась зареванная физиономия Длинноухого. — Ну вот, ты видишь, ты и ребенка довела!
— Сейчас же расскажи мне всё! Я хочу всё знать! Я требую! — не могла угомониться Дашка. Она вцепилась в рукава моей рубашки, и не давала пошевелиться. Я страшно разозлился. У меня и так всё наперекосяк, а тут еще от меня что-то требуют, орут на меня, я вырвался, оттолкнул Дашку и рванул, не глядя, на лестницу. Спустился на два этажа. Сообразил, что дома осталась трубка Хиппы. Надо бы вернуться. Нет, не сейчас. Курить, ох, курить хочется. Дойду до магазина, не пристанет ко мне этот урод на людях. И продукты уже к концу подошли. В нагрудном кармане рубашки я нащупал кредитку. Ладно, схожу в магазин. Успокоюсь за это время, а Дашка пока подумает о своем поведении. Всё, решено, я быстро спустился по лестнице и повернул к магазину. Черная фигура напротив оторвалась от стены и медленно начала переходить дорогу…
ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Я решил, что лучше взять продукты с некоторым запасом, не стоит в ближайшие дни зря лишний раз из дома вылезать. Отложил в корзину несколько килограммов гречи, овощей, чай, кофе, сахар, соевые заменители мяса, сухое молоко для Цыпленка, леденцы для Длинноухого, два блока Парламента. Сатанист вертелся рядом, но я был уверен, что в магазине, под наблюдением камер, рискуя оказаться запертым в случае тревоги, он не нападет. Надо было рассчитать силы на обратный бросок — до дома. Метров пятьдесят, не больше, но подловить меня, загруженного продуктами, он сможет спокойно. Я встал в кассу, сатанист тут же оказался за спиной. Я почувствовал, как что-то острое уперлось мне в спину. Страха не было. В который раз я с удивлением для себя заметил, что правы те, кто утверждают, что во время реальной угрозы для жизни страх отступает. Дома он грыз меня постоянно, а здесь я был предельно спокоен, хотя и чувствовал собственный хребет каждой нервной клеткой, какие только есть в спине. Рубашка прилипла к спине, я взмок от напряжения, но не боялся, ждал спокойно, пока человек, стоявший передо мной не расплатился и не отошел от кассы. Тогда я подкатил корзину к кассиру, попросил его сосчитать стоимость покупки, вручил кредитку, а сам нырнул через выход опять в магазин. Хотя бы те три минуты, которые идет расчет, я могу подумать, что дальше делать. Я злился на себя, ну что такое, уж пока такие дела, можно было заказать продукты с доставкой из Дикси — конечно, Дашка удивилась бы, но, учитывая ее нервозность, сразу бы согласилась. Не так уж много я бы и переплатил, если бы сидел дома, зато нервов сейчас не потратил бы. Я взял две банки пива и отнес их кассиру, когда увидел, что он уже заканчивает свои расчеты. Сатанист продолжал стоять около кассы. Я разложил продукты по мешкам. Тяжеловато. Как же мне теперь пробраться домой? А может, обойдется? Может, он вовсе и не собирается нападать? Возможно, меня пасут, надеясь запугать? Ответов на эти вопросы у меня не было. Зря рисковать не хотелось. Но и не бросать же здесь два здоровых мешка с продуктами, трусливо дернувшись на всех парах домой. Можно, конечно, попросить у кого-нибудь трубку, позвонить Дашке — пусть зайдет к Хиппе и скажет, что я его жду в магазине, но если его нет дома, она ведь сама принесется за милую душу, бросив детей. Можно сделать вид, что подвернул ногу и кто-нибудь из персонала поможет дойти до квартиры, но я подвергну сопровождающего опасности. Можно, конечно, попробовать справиться с сатанистом, я сейчас не в худшей физической форме. Но если быть реалистом, он меня заломит: мне тридцать, ему едва за двадцать, он, похоже, вооружен, а я в последний раз дрался еще в школе. Вот бегаю я, да, бегаю хорошо. Но бегать мне больше ни от кого не хочется. Ну, что ж, остается только — морду танком и вперед. Я взял мешки и направился к выходу. Сатанист двинулся за мной. Я вышел, остановился, вытащил пачку Парламента из блока, закурил. Помирать — так с музыкой. Сатанист подошел, попросил сигарету, я поделился, дал прикурить. Мы стояли рядом, дымили и разглядывали друг друга. Я думал о том, доведется ли мне узнать, кто стал победителем конкурса, я думал, убьет меня этот парень или нет, я думал, можно ли его разговорить, попытаться нащупать в нем человека.
