Игорь Ткаченко - Записки одного армагеддона
- Вот, - сообщил он. - В городе всех собак перебили, еле спас. Вероника, я набил шефу-академику морду и вместе с сестрой записался добровольцем. Можно зверюгу у вас оставить?
ЭПИСОДИЙ ЧЕТВЕРТЫЙ
Ортострофа 1
Доклад о результатах разведки пришлось делать по селектору, потому что легат никого не впускал к себе в кабинет, очевидно, из боязни заразиться, что вызывало в дзонге множество самых разнообразных сплетен. Потом я отправился в гарнизонную канцелярию узнать про почту.
В канцелярии пахло мышами. Писарь кивнул, достал пачку писем и бросил мне через стол, не переставая возбужденно кричать в трубку и, разинув рот, выслушивать ответы.
- И когда? Двоих сразу?.. А он что?.. Да, на всякий случай запас... Пусть только посмеет кто сунуться...
Я быстро просмотрел почту. От Вероники ничего не было, зато было несколько обильно проштемпелеванных казенного вида конвертов, и в одном было извещение из Управления Комфорта и Быта о том, что меня за неявку на перерегистрацию перевели в самый конец очереди на квартиру, из другого я узнал, что общество любителей полных солнечных затмений, членом которого я никогда не был, по-прежнему собирается каждую вторую пятницу каждого третьего месяца во Дворце Высокой Культуры, а что было в остальных, выяснять не стал, скатал их в ком и переправил в мусорную корзину.
Все эти письма были из какого-то очень далекого другого мира, живущего по своим законам. Тот, другой мир, уже забыл, что отправил меня драться за то, чтобы остаться таким, какой он есть.
Впрочем, нет, не так. Я сам пошел. Затем, чтобы его изменить. И дрался, глотал пыль заморов, вечерами пил в кантине за тех, кто не вернулся из рейда и за тех, кому посчастливилось вернуться, и не заметил, как забыл, какой он, тот мир, который я должен спасти. И заслуживает ли он того, чтобы его спасали или изменяли?
Сейчас мой мир здесь, и он прост и понятен: дожить до вечера и дожить до утра. А то, что было там - это сон, морок, очередная уловка замора. И Вероника - тоже сон, я ее придумал, потому что нет никакой Вероники, а есть славные девочки из Когорты Поднятия Боевого Духа, и задачи у них тоже простые и понятные. Солдат - существо вообще очень простое и понятное, и для его нормального функционирования нужно совсем немного: регулярное питание три раза в день и раз в неделю - высвобождение семенных желез.
А Вероника...
Ну себе-то я зачем вру?!
Затем, что так проще. Не нужно задумываться, вспоминать и мучить себя. Затем, чтобы идя в бой, просто убивать, и ни о чем не думать, потому что если будешь думать о выполнении долга перед кем-то и во имя чего-то, убьют тебя.
Так чем же ты отличаешься от изрода, приятель?
А в самом деле - чем?
Мысль показалась мне забавной. Я хмыкнул. Надо будет вечером спросить у Малыша Роланда. Послушаем, что ответит на это бывший труженик пера и диктофона.
Писарь кончил орать в телефон и озадаченно глянул на меня.
- Дела-а, - протянул он. - Только что старшина с гауптвахты спятил. Помнишь, толстый такой? Ворвался в караулку, двоих задушил, еще одному горло зубами порвал. Полобоймы всадили, а он все еще живой был, рычал, когти здоровенные, черные... Говорят, к штабу прорывался, тут ведь рукой подать...
Тщедушный писарь зябко повел плечами, с опаской покосившись на дверь.
- Пятый случай за два дня... Пропасть какая-то. Во время землетрясений и раньше бывало, но там все понятно: нервы не выдерживают. А теперь все больше среди бела дня... Тут пораженцев троих поймали прямо на плацу. Собрали вокруг себя салаг и давай заливать: бросайте, дескать, оружие, от оружия вся эта напасть, не нужно воевать, возлюби ближнего своего, обычная, в общем, песня. Так может они эту заразу занесли?.. Легату хорошо, он в кабинете заперся и не пускает никого, а нам каково? С тех пор, как соседний дзонг взяли... Ты давно вернулся? - подозрительно спросил вдруг писарь и вместе со стулом отодвинулся подальше в угол.
- Сегодня утром, - думая о своем, ответил я. - Постой! Что, говоришь, взяли? Дзонг Долинный?
Вот, значит, как, подумал я. Долинный взяли. Это совсем рядом, за хребтом. А ведь там у Малыша Роланда сестра знахаркой. Я встал со стула, и писарь, точно подброшенный пружиной, тотчас оказался в углу и заверещал:
- Не подходи! Не подходи, кому говорят!
- Да уймись ты! Так это правда, что Долинный взяли?
- Ну взяли и взяли, я-то причем? - запричитал писарь. - Что ты ко мне привязался? Чуть что - сразу я виноват. Получил свои письма и иди отсюда, отдыхай. Ты же из рейда, тебе отдых положен. В кантину иди или еще куда.
Глаза писаря странно блестели, он облизывал пересохшие губы и был похож на испуганного зверька, готового вцепиться со страху если не в глотку, то хоть в щиколотку. Мне стало не по себе, и я спиной отступил к дверям.
- Ухожу, ухожу, успокойся. Кто-нибудь спасся... в Долинном? - спросил я напоследок, заранее зная ответ. Писарь замотал головой так, что я испугался, как бы она не оторвалась.
Я осторожно прикрыл за собой дверь и услышал, как с другой стороны стукнула щеколда. Еще один кандидат в сумасшедшие.
Уже по пути в кантину, машинально отдавая честь встречным офицерам, я очень остро ощутил, что за то время, пока мы с Малышом Роландом были в рейде, в дзонге произошли перемены. В глазах офицеров, в согнутых спинах штрафников, убирающих осыпавшиеся во время землетрясения куски штукатурки, в наждачно сухом воздухе, во всем чувствовалось тревожное ожидание, неуверенность и страх.
Как тогда, в канцелярии под испуганно-злобным взглядом писаря, мне стало не по себе, и опять я почувствовал онемение между лопатками, будто смотрит мне в спину готовый к прыжку изрод.
Парастрофа 1
А в Заветный Город пришла весна. Весла слепого лодочника выбросили побеги с молодыми листочками. Он срезал их и дарил русалкам, чтобы они могли сплести себе венки и водить хороводы на лунной дорожке.
Кипели бескровные сражения у зеленеющей молодым плющом монастырской стены, а Варланд, совсем не строго покрикивая на резвящихся на лужайке коняков, готовился к приезду гостей со всех уголков Дремадора.
Ночная птица пролетела над дорогой, и зашелестели листья у Дома над теплой землей.
Ортострофа 2
У входа кто-то кого-то хватал за ремень и что-то втолковывал, стукая спиной о стену. За грудой ящиков шушукались и пьяно хихикали, а прямо перед дверью стоял, широко расставив ноги и мучительно икая, всклокоченный сержант в расстегнутой камуфле, залитом спереди темным и жирным.
- Тогда я послал ее в и-и-ик! а сам пошел и записался в доб-и-и-к! ровольцы, - сказал сержант. Он попытался обхватить меня руками, но промахнулся и едва не упал, привалившись к косяку.
- Молодец, молодец, правильно сделал, - я потеснил сержанта плечом, толкнул дверь и, войдя внутрь, поперхнулся от сложной смеси запахов прогорклого масла, начищенных башмаков и пролитого скверного пива.
