Андрей Щупов - Hам светят молнии
Все четверо задрали головы.
- Говорят, - задышал Деминтас в ухо Егору, - с орбитальных станций можно видеть не семь Лун, а одну-единственную. И наша Земля выглядит оттуда совершенно иной.
- С орбитальных станций? Да ведь там все давно погибли!
- Это официальная версия. Потому как связь пропала, а сообщения в последнее время поступали такие, что впору было за голову хвататься. Но только это не сбредивший бортовой кибер, уверяю вас! Астронавты живы. Молчать-то они молчат, но живы. С чего им погибать? Резерва солнечных батарей еще лет на двадцать должно хватить, жратва - сугубо синтетическая, плюс парниковый урожай. Конечно, удобно предполагать, что все там давно спятили от затянувшейся невесомости, только я лично в этом крепко сомневаюсь. Здесь спятить проще, однако живем! На Луну вот эту сволочную глядим, даже смеемся...
Егор взглянул на Деминтаса и содрогнулся. Вместо близкого лица он разглядел желтый костистый череп. Нижняя челюсть его шевелилась, словно пережевывала что-то невидимое, и странным было слышать речь доктора - четкую, вполне связную. Черепа не должны разговаривать, однако Егор воочию наблюдал иное.
Стайка летучих мышей спикировала вниз, но неудачно. Вагон пролетел мимо, - на скорости крылатым тварям трудно было атаковать. Неровная цепь костистых трупиков, промахнувшись, уплыла вдаль.
- А-а!.. - пьяный скелетик Марата покатился по крыше вагона. Запрокинувшись на спину, охранник угрожающе задрал ствол автомата. Кажется, закричал и Горлик. Костлявыми фалангами обхватив себя за плечи, великий компилятор чужих романов присел рядом с Маратом. Громыхнула очередь, и трассирующая нить понеслась в ночной небосвод. Сверкающий пунктир бил в водную мглу, быстро теряясь из виду. Марат жал и жал на спуск. Егору стало казаться, что автоматные пули дырявят и без того ветхие тучи, отчего дождь становится гуще и гуще. Впрочем, сейчас его занимало иное. Обхватив рукой шею Деминтаса, он вместе со всеми надрывался в крике. Мысли ушли, выбитые синими жутковатыми лучами. Небеса рентгеном прошивали их насквозь, пытались запугать. Четверо выбравшихся на крышу топорщились, потрясая кулаками, отвечая небесам бранью. Стоять на крыше несущегося вагона было непросто, но они балансировали руками и продолжали валять дурака. Совершенно оглохший Горлик опустился на четвереньки, мертвой хваткой вцепился в трубу вентиляционного поддува. Патроны у Марата кончились, тишина обволокла черной ватой, попутно укутала жутковатый зрак Луны. Наваждение прошло, люди снова стали людьми.
- Я беллетрист! - сипло выкрикнул Горлик. Откашлявшись, повторил: - Я жалкий никчемный беллетрист!
- Все в жизни беллетристика! - горько успокоил его Деминтас. - Абсолютно все. Умные молчат, глупые спорят. В споре рождается то, в чем не нуждается настоящий ум. Оттого накануне страшного Бог всегда прибирает самых лучших и самых достойных.
- А мы остались, - невесело отозвался Егор.
- Правильно. Все художники - либо мученики, либо откровенные дети.
- А графоманы?
- Графоманы - вообще не художники.
Егор захохотал.
- А мы ведь и есть графоманы! Горлик, я, Путятин! Три дряхлых вагона с дымящими буксами.
- Иногда полезно и подымить! Толстой говаривал, что сначала должна быть энергия заблуждения. Юношеский максимализм - плодовитая штука. Без него нет и не может быть ни жизни, ни роста!
- Но далее по тому же Толстому должна идти энергия стыда! - возразил Егор. - А у кого она есть?
- У меня есть, у тебя... Вон Горлик плачет, значит, и у него есть. И вот когда эти два верблюжьих горба преодолены, тогда начинается энергия постижения...
Врач не договорил, потому что именно в этот момент Марат перезарядил автомат и с диким воплем, в который немедленно тонкой нотой вплелся визг Горлика, ударил очередью вверх. На этот раз пули рассыпались густым веером, и на миг оглохшим пассажирам почудилось, будто с поездом вместе - среди дождя и бушующих внизу волн плывет фонтанирующий огненный кит. Деминтас вскинул голову, глазами впитывая в себя грохочущий фейерверк. Отраженные искры заплясали в его черных зрачках.
- Мы Манкурты, Егор! - яростно выдохнул он. - Вместо энергии стыда синтезируем энергию разрушения.
- Что поделать, нас стало слишком много. Бредовые идеи Мальтуса оказались не столь уж бредовыми.
- Тогда уж не Мальтуса, а господина Тейлора! Это он первый заговорил о мести природы.
- Не знаю... - Егор качнул головой. - Можно ли назвать всемирный потоп местью природы.
- Разве нет? Океан тянется не в абстрактную пустоту, а к нам. Вектор приложения силы - направлен к человечеству. Убежден, когда захлебнется последний из жителей планеты, все само собой успокоится. Животное по имени Земля вздохнет с облегчением, ноосфера скомандует отбой, вода пойдет на убыль. Подобно очищающей лимфе она сделает свое дело, на сдобренных тиной равнинах зародится новая жизнь. Все проще пареной репы, Егор! Природа неистребима. Просто она долго раскачивается. Все ее потопы сродни одному нашему движению, когда ладонью мы утираем с лица пот или налипшую мошкару. Вы правы в одном, нас и впрямь стало слишком много - настолько много, что это ощутила даже Земля.
- Фрактальщики утверждают, что Земля пустотела. Выкрикнул Егор. - А может, все обстоит чуточку иначе? Может, там внутри - особая земная кровь? Или та же морская вода? Тогда потоп - обычное кровотечение. Пока раны не зажили, кровь будет бежать и бежать.
- Красиво, - Деминтас кивнул. - И потому скорее всего неправда.
- Почему же?
- Потому, дорогой Егор, что мы живем в эпоху Апокалипсиса, в годы, когда красота рушится и нивелируется. Больные редко бывают красивыми. Не самым лучшим образом выглядит и смерть. А значит, начинают доминировать иные понятия, иные категории. Скорее всего нас вообще не должна интересовать первопричина потопа.
- То есть?
- Все просто, Егор. Помните, мы говорили о смерти зачем, дескать, она приходит, зачем приключаются болезни, - и тут то же самое. Интересен не факт потопа, интересен вывод, который нам навязывается. В очередной раз человечеству, словно капризному больному, дают кулаком в глаз, напоминая о главном. А главное всегда было и есть - наше собственное необъясненное "я". От дарвиновского вопроса "кем мы должны стать?" мы вновь возвратились к исходному "кто же мы такие?". Нет точки отсчета, не будет и пути. Решительные люди, вроде вашего братца, движутся вперед, расплевавшись с системой координат, довольствуясь одной лишь почвой под ногами. Это люди-ледоколы и люди-танки. Такие, как вы, топчутся на месте. Если рассуждать логически, траектории - той, что выписывают сейчас эти пули, у вас нет. Ни у Горлика, ни у того же Путятина.
