Альфред Вогт - И вечный бой…
Модьун вспомнил свое собственное появление в «суде» и быстро добавил:
– Они имеют право на судебное разбирательство в суде присяжных, равных себе
– то есть вас. Дюжина вас и судья в соответствующем суде в присутствии публики, то есть остальных из вас, выслушают свидетельские показания против обвиняемых и определят их вину.
Потом Модьун сделал паузу:
– В чем их обвиняют?
Никто не знал.
– Вам должно быть стыдно, – зло сказал Модьун, – обвинять кого-то, даже не зная, в чем его преступление.
Его собственная роль в неожиданном развитии событий стала более ясной.
– Друзья, – сказал он, – мы должны обеспечить честный суд над этими четырьмя, которые являются такими же простыми существами, как вы и я.
Они были только людьми-животными, к тому же глуповатыми. И им оставили идеальный мир, который требовал от них минимум работы. В известном смысле, руководство, которое обеспечивали люди-гиены и Нунули, было, вероятно, подходящим для них; они чувствовали поддержку и имели пищу для размышлений. Чем-то занимались.
Модьун уже заметил, что на таких существ мгновенное впечатление производило то, что казалось справедливым. Так было и теперь.
– Вы правы. Это то, что мы собираемся выяснить.
Общий хор голосов выражал согласие. Люди-животные повернулись и стали горячо убеждать друг друга в обоснованности давно не используемых принципов справедливого судебного разбирательства.
При этом существа, находящиеся в комнате, разбились на маленькие группы, которые возбужденно беседовали. Кажется, никто не заметил, когда Модьун продвинулся к двери, через которую он вошел, и, осторожно осмотревшись, вышел.
Он быстро пошел по коридору, взволнованный тем, что узнал о таинственном аресте своих друзей. Но, по крайней мере, он был свободен и мог что-то сделать.
Он не знал, что.
«Моя проблема в том, что я философ».
Новым было то, что он думал об этом, как о проблеме.
Некоторое время после этого он бродил и бродил бесцельно. Сознание его помутилось. Скорость, с которой он шел, автоматически увеличивалась, отражая его глубокое внутреннее расстройство. Быстрое движение привело к тому, что через некоторое время его внимание сконцентрировалось на этом аспекте.
И, наконец, еще раз он осознал… что на уровне тела любит этих четверых. И их затруднительное положение беспокоило его.
Он побежал.
Быстрее.
Он мчался. Его сердце забилось быстрее, дыхание стало неровным; он отдавал себе отчет в том, что сильные эмоции, связанные с тем, что случилось с его друзьями-животными, ускользали. Он понял, что это химическая обратная связь определенных желез, которые с тех пор, как он вырос, гасили большую долю его реакций. Печально сознавать, что вещества, выделяемые железами в поток крови, – и среди них адреналин – можно разогнать мышечной активностью.
Когда он бежал, чувство, что он должен что-то делать, исчезло.
Модьун снова стал философом и с улыбкой думал о серьезном проекте, о том, что он едва не был вовлечен в дело, которое ничего не значило для него.
Это была старая доктрина сторонника мира: нет конца безумствам вспыльчивых людей, поэтому нельзя позволять втягивать себя в их конфликты, нельзя отражать удары, нужно избегать эмоций.
Пусть гиены победят.
Легкая победа смягчает агрессоров. Правда, звучит иногда неприятно, но если вы можете не позволить втянуть себя или, по крайней мере, сделать ваше участие минимальным, то лучше сохранить мир таким путем. Даже если нескольким существам причинят вред, – все равно это лучше.
Вновь согласившись с основными аксиомами своих размышлений, Модьун перешел на шаг.
Теперь он был голоден. Он вошел в ближайшую из многочисленных столовых.
Когда он сидел и ел, то увидел ту же самую сцену, что и в то утро, когда люди-гиены выстроились у каждого входа в большое заполненное помещение. И тот же самый высокопоставленный офицер почтительно подошел к нему и протянул документ.
Внешне документ очень напоминал повестку, которую Модьун получил на Земле. И на мгновение Модьун ощутил сильный прилив тепла, возникший где-то у основания позвоночника. Так Модьун познал ярость и поспешно спросил:
– Что это?
– Вы должны выступить в качестве свидетеля против четырех лиц, которые обвиняются в том, что нелегально провели на борт корабля человека, не имеющего разрешения. Суд назначен завтра на девять часов утра и будет проходить в помещении, указанном в повестке.
Не только каждое предложение, но и каждая его часть, произносимая человеком-гиеной, звучала поразительно разоблачающе. Модьун реагировал на каждое слово. Он говорил:
– О! О! О!
Неизменное «О!» выражало его ошеломление и осознание.
Прояснилась тайна ареста. Очевидно, шпионы на Земле сразу взяли на заметку четверых друзей, потому что те были связаны с ним. И, когда его, Модьуна, обнаружили на борту (несомненно, об этом доложил компьютер в столовой), кто-то понял, какую роль сыграли его друзья и кто помог ему попасть на корабль.
Трудно угадать, чем может завершиться такой суд. Но, конечно, хозяева Нунули начали одну из своих хитрых игр. В конце концов с помощью всего этого Модьун надеялся выяснить их тайную цель.
Офицер-гиена сказал вежливо:
– Меня просили обеспечить ваше выступление на суде в качестве свидетеля, как указано.
Модьун колебался. Но, что ему оставалось делать? Он постоянно думал о том, что должен дать негодяям делать все так, как они хотят. Победив без борьбы, они должны будут успокоиться… Таковы были его философские аксиомы.
Но Модьун помнил и то, к чему призывал людей-животных часом раньше. И, хотя обвинение не казалось слишком серьезным и, вероятно, было лишь частью большого плана, направленного против него, он задал решающий вопрос:
– Будет ли суд с присяжными и судьей?
– Да.
– Вы уверены? – настаивал Модьун. – Вы понимаете, что это значит?
– Судья и двенадцать присяжных рассмотрят свидетельские показания, и обвиняемые будут иметь адвоката, выбранного ими.
Казалось, все справедливо.
– Хорошо, – сказал человек. – Я приду.
– Благодарю вас.
После этого офицер сунул руку в карман, вынул другой сложенный листок и протянул Модьуну.
Модьун подозрительно посмотрел на бумажку.
– Что это? – спросил он.
– Мне сказали, что, если вы согласитесь быть свидетелем, вам будет выделена каюта, как вы просили утром. Здесь номер каюты и ее местонахождение.
Модьун с заметным облегчением взял бумажку. Он не знал, где провести вторую ночь.
Он сказал:
– Пожалуйста, передайте мою благодарность хозяину Нунули. Скажите, что я ценю его любезность.
Как и было обещано, суд начался точно в девять на следующее утро, и в качестве первого свидетеля был вызван Модьун.
