Максим Хорсун - Рождение Юпитера
Втроем, когда Ай-Оу не мог их услышать, они договорились считать это помешательство досадным осадком пережитого. Убедили себя в том, что Ай-Оу скоро станет лучше. Что он обязательно выздоровеет, что забудет бред об альфе Центавра. На Амальтее, затем – на Тифэнии, о нем должны были позаботиться медики и психологи. Должны были, но… Спасательная станция на Амальтее пустовала, а до Тифэнии – долог путь.
Лишь казалось странным, что «сломался» именно Ай-Оу. Ведь он был самым старшим и самым опытным участником эксперимента. Но в космосе случается всякое. Значит, у благородного исчерпался запас прочности, – всего-то.
Хенцели вновь отвлек ее от воспоминаний:
– Разрабатываешь сейчас какой-нибудь вариант? Расскажи, будь любезна! Если, конечно, это не секрет.
– Нет, – ответила Климентина, – не секрет. Мне надоело рваться прочь от Солнца.
– Вот как? – удивился дознаватель. – Неужели твоим способностям астроника сегодня нет применения?
– Я работаю на Пангее, – пояснила Климентина, – управляю орбитальными средствами.
Хенцели удивился еще больше.
– Ты не прокладываешь дорогу к звездам? Ну и ну! Палеопланетологи – так, кажется, называют тех, кто работает на Пангее? Отчаянные, отчаянные люди. Мне известна – в общих чертах – программа преобразования Пангеи в пригодное для заселения небесное тело. Смелая затея, доложу вам! Оригинальная. Никак не могу взять в толк: что заставляет подобных тебе браться за столь трудоемкую работу? Тратить силы, средства? Ведь невооруженным глазом видно, как Солнце рушится. Конец цивилизации людей грядет, и мы станем тому свидетелями.
– Надежда, – вяло пожала озябшими плечами Климентина.
– Надежда… – с некоторым разочарованием повторил Хенцели.
– Надежда! – добродушно буркнул в бороду Эдвин де Штарх.
– А если Солнце не взорвется? Если не сорвется в гравитационный коллапс? Солнце – ближайшая звезда, но она полна тайн, раскрыть которые за миллионы лет оказалось не под силу ни одному смертному! Если после катастрофического расширения настанет черед медленного сжатия? Если в мире людей ничего не изменится? – спросила она своих спутников. – Если Сопряжение устоит? Продолжим ли мы ютиться под куполами, как бесчисленные поколения наших предков? Или, наконец, обретем дом, достойный человека?
«Ого! – удивилась Климентина самой себе. – Школа иерарха Контона. Жаль, что он меня не слышит!»
– Если-если… – задумался Хенцели. – Если-если… Не верю, что «бесчисленные поколения предков» были глупее или слабее нынешних благородных и бесфамильных.
– Мы пришли, – сообщил де Штарх, остановившись перед стеклянной дверью. Начальник службы безопасности провел ладонью перед фотоэлементом, створки разъехались в стороны, и в лицо Климентине остро пахнуло больничным запахом.
Дыхание.
Хриплое дыхание, и больше ничего.
Климентина потеряла способность видеть, слышать и обонять. Она очутилась в сенсорном вакууме, наедине с мрачными тенями прошлого. Кошмар, циклический, повторяющийся кошмар!.. Кошмар преследует ее с детства; он отыскал ее на Пангее, а затем – на Тифэнии.
Мучительный вдох, – воздух нехотя втягивается сквозь пленки и спекшуюся кровь в бронхах, наполняет гнойные альвеолы; затем – выдох, переходящий в свист. Наверное, так и должен дышать человек, которого едва не вывернуло наизнанку декомпрессией.
«Нет, не кровожадное чудовище, а человек. Несчастный, израненный человек, – Климентина пришла в себя. – Просто меня очень сильно напугал Ай-Оу. Ай-Оу, безобидный чудачок, что же ты делаешь, милый?»
– Климентина?.. – Ее запястья коснулся де Штарх.
Коснулся и невольно сглотнул, встопорщил бороду: кожа бесфамильной была как атлас.
– Что такое? – В тоне Хенцели зазвучали нотки нетерпения. – Тебе что, нехорошо?
Климентина качнула головой, отвергая помощь. Перешагнула порог.
В палате было сумрачно, как и в коридоре. Горела бело-голубая бестеневая лампа, забирая в круг света ложе пациентки, у изголовья мерцали дисплеи приборов. На ложе находилось то, что с первого взгляда можно было принять за груду смятого постельного белья. Приглядевшись, Климентина увидела среди складок серебристой ткани босую ступню. Ступня была исполосована сине-черными дорожками лопнувших вен, мягкие ткани напитались жидкостью и разбухли, – это придало ноге Хатшипсут нечеловеческий, великанский вид.
Хатшипсут… Есть ли в Сопряжении человек, познавший больше боли и страданий?
Из тени вышел низкорослый, сутулый человек в зеленой тунике медика. Единожды взглянув в его твердое лицо, увидев обнаженные до локтей волосатые руки с искусственно удлиненными пальцами, Климентина поняла, что перед ними – высококлассный специалист, хирург, что в этих покоях – он хозяин и бог, что последнее слово здесь всегда за ним. Но медика перехватил проворный Хенцели. Приобнял за плечи, бесцеремонно оттеснил в дальний угол.
«Как?» – услышала Климентина шепот дознавателя. «Восстановили желудочный сфинктер, зашили разрывы в кишечнике, заменили мочевой пузырь, благородный», – столь же тихо перечислил доктор.
– Климентина! – окликнул бесфамильную де Штарх. – Делай то, зачем мы пришли. Скорее! Мы здесь лишние.
– Великое Солнце! Как такое могло случиться? – заломила руки Климентина. Против воли сделала робкий шаг вперед. Теперь она заметила, что ступня матушки Хатшипсут легонько покачивается. На весьма длинных и не совсем аккуратных старческих ногтях остались следы задорного перламутрового лака.
«Каков прогноз, раб?» – спросил Хенцели. «Нет причин радоваться, благородный. Не существуй в Сопряжении запрета на некоторые виды оперативного вмешательства, я бы рискнул заменить ей тело, – прозвучал спокойный голос доктора, – но даже в таком случае, усилия могут оказаться напрасными…» – «В самом деле?» – «…потому что не знаем, какой ущерб понес рассудок».
– Случилось… хуже не придумать, – ответил Климентине де Штарх. Он стоял у дверного проема, сложив на груди руки. И подходить к Хатшипсут ближе, похоже, не собирался. – Каким-то образом сорвалась герметичность танка с жидким кислородом в основании Пирамиды Тэг. В то же время открылись технические заслонки по всей высоте… Образовался эффект, наподобие взрывной декомпрессии, только раз в пять разрушительней. Ты ведь астроник, ты понимаешь, о чем речь.
– Да, благородный.
Климентина застыла у изголовья. Ей отчаянно хотелось бежать прочь от этого больничного духа; броситься, не жалея ног, к «Кайре». Наверняка Ай-Оу погиб. Прайда Тэг больше не существует. Не существует – она удостоверилась. Последний человек из любимого ею рода – перед ней. Однако он слеп, глух и безмолвен.
