Пол Мелкоу - Десять сигм и другие невероятные истории
Мы делали вид, что не интересуемся проектом семерки, хотя на самом деле нас разбирало любопытство. Мы просто не хотим, чтобы утята погибли!
— Да? — ответил тихий мужской голос. До сих пор мужская компонента Кэндис всегда держалась в тени. Интересно, какой он?
Меда распахнула дверь.
Кэндис лежала в постелях — лица пылают, подмышки рубашек мокрые от пота. Комната пропитана тяжелым запахом интенсивных размышлений.
— Ты заболела?
— Пройдет. — Из всех Кэндис сидел только мальчик.
— Пора обедать.
— Мы неважно себя чувствуем. Пожалуй, мы не пойдем. Одна из девочек открыла глаза.
Кажется, раньше ее глаза были зелеными? Точно.
— Хочешь, мы проведаем твоих утят?
— Каких утят? — удивилась она.
— Проект для Научной ярмарки!
Они сцепили руки в поисках консенсуса.
— Да, конечно. Спасибо.
— Как ты себя чувствуешь?
— Все нормально. Правда.
Наверное, доктор Томасин сделал ей прививку.
Она уже большая и может делать себе прививки сама.
Мы быстро поели и побежали в лабораторию, чтобы проверить и покормить утят Кэндис. Наши должны были вылупиться через несколько дней.
Покрытые легким пухом утята не слишком шумели и не были чрезмерно активными, так что с температурой, наверное, все в порядке. Мы размочили крошки хлеба в воде и разбросали еду по инкубатору.
Нельзя, чтобы они приняли нас за свою мать.
А почему бы и нет? Было бы забавно.
Потому что тогда им не выжить в дикой природе. Они должны привязаться друг к другу.
Вроде нас.
Мы переглянулись. Наша связь действительно напоминает импринтинг.
Через два дня начали вылупляться наши утята. В тот день появились на свет двенадцать птенцов, что было еще терпимо. На следующий двадцать пять. Потом около пятидесяти. Мы совсем выбились из сил и даже не заметили, когда вылупились последние пятьдесят.
Сарай внезапно превратился в отделение для новорожденных уток — конвейеры для раздачи размоченной кукурузы, измерение температуры и влажности, производство подстилки.
Скоро выяснилось, что брудеры, в которых выращивали цыплят, слишком малы для уток. Пришлось сооружать несколько новых из фанеры и мелкой проволочной сетки.
Одну клеть мы оставили пустой, чтобы перемещать туда выводок на время чистки брудера.
— Нужно было записать все цепочки генов, которые мы использовали. — Стром ловил утят, переселяя их из одного брудера в другой. Он поднял одного птенца за тонкий, торчащий из пушистого тельца хвостик, похожий на хвост ящерицы.
Бола заглянул в пустой брудер и зажал пальцами нос. Мы почувствовали его отвращение, хотя сами и не вдыхали этой вони.
— Скоро они будут сами добывать себе еду? Через шесть недель.
Долго еще.
Утят было столько, что заботы о них отнимали все время, и мы не успевали наблюдать за их поведением, чтобы обнаружить признаки кластера. Зато у Кэндис вошло в привычку останавливаться у сарая и рассказывать о подробностях последних экспериментов, хвастаясь успехами.
— Я отделила одного утенка, — объясняла она нам, — дала ему немного еды, и через несколько секунд остальные закрякали.
— Почувствовали запах пищи, — возразили мы.
— Может быть, но они точно так же реагировали на болевой стимул.
— Болевой стимул?
— Ну да. Я ущипнула одного утенка, и остальные запищали.
— Ты щиплешь утят?
— Совсем чуть-чуть. Ради науки!
— Конечно.
— Я засняла весь процесс на видео. Очень убедительно.
— Значит, у тебя будет хороший доклад на Научной ярмарке, — изрекли мы.
— У вас ужасно много уток.
Мы повернулись и уставились на нее — все шестеро.
— Знаем.
— А у этой пятнышки, как у далматинца.
— Знаем!
Глаза у нее опять зеленые. Что-то она бледная.
— Ты еще не выздоровела?
— Не совсем. Должно быть, аллергия. — Кэндис сменила интерфейс; теперь это вошло у нее в привычку.
— Что такое аллергия?
— Реакция на частички пыли и пыльцу, содержащиеся в воздухе. Раньше такое было очень распространено. Доктор Томасин считает, что у меня аллергия, но проявляется она, только когда я приезжаю на ферму.
— Надеюсь, он исправит этот недостаток в следующей партии септетов, над которыми работает, — сказала Меда.
— Да, наверное.
Когда она ушла, Кванта поделилась с нами воспоминаниями о том, какой Кэндис была при нашей первой встрече.
За месяц она выросла на пятнадцать сантиметров. Ничего себе.
И сиськи стали больше. Феромоны передали ухмылку Мануэля.
— Прекрати.
С ней что-то не так. Смена интерфейсов, аллергия, забывчивость.
Остальные члены моего кластера в ответ пожали плечами.
А что мы можем сделать? Поговорить с Матушкой Рэдд.
Впрочем, у нас не было времени размышлять об аллергии Кэндис и ее ускоренном росте, и мы так и не поговорили с Матушкой Рэдд. Нельзя оставлять утят без еды.
* * *Прошло две недели, и мы стали выпускать утят во двор, чтобы они сами искали корм.
Смотрите! Если их разделить, они опять собираются в одни и те же группы!
Я ничего не понимала, пока Бола не поделился с нами картинкой, которую он наблюдал. Бола специализировался на пространственных отношениях, и я тут же увидела, как почти неотличимые друг от друга утята сбиваются в стайки, когда мы выпускаем их из брудера.
Может быть, группы являются результатом импринтинга.
А что, если импринтинг — примитивная форма кластера?
Стром разделил утят, и мы наблюдали, как они снова собираются в группы. Пометив краской спинки птенцов, мы повторяли эксперимент, и каждый раз стайка из шести утят собиралась вместе.
Похоже, мы наткнулись на что-то любопытное.
К сожалению, точно так же считали шесть утят с краской на спинках. Они ходили за Стромом по пятам. Когда он разделял птенцов, они вновь собирались вместе и направлялись прямо к его ногам.
Они привязались к тебе.
— А разве они уже не привязаны друг к другу? — спросил Стром, когда утята снова сгрудились у его ног. Видимо, нет. Лапочка. Стром ответил саркастической улыбкой.
После того как мы переселили своих утят на озеро, у нас появилось время для повседневных обязанностей и уроков. Сто пятьдесят уток, не считая тех шести, которые жались к ногам Строма, превратили озеро в сумасшедший дом, и нам по-прежнему приходилось таскать сумки с хлебом, чтобы птицы не голодали.
