Джек Вэнс - Лионесс: Сад принцессы Сульдрун
Сульдрун исполнилось четырнадцать лет — она достигла брачного возраста. Слухи о ее красоте разлетелись по всем Старейшим островам и дальше; в Хайдион то и дело прибывали молодые — и не столь молодые — вельможные особы, чтобы собственными глазами оценить достоинства принцессы.
Король Казмир принимал всех соискателей с неизменным гостеприимством, но не торопился поддержать того или иного кандидата, пока у него не было возможности сравнить все возможные варианты.
Жизнь Сульдрун становилась все сложнее — непрерывной чередой устраивались балы и празднества, пиршества и всевозможные увеселения. Некоторые из приезжих производили на нее приятное впечатление, иные — не столь приятное. Казмир, однако, никогда не интересовался ее мнением; оно в любом случае никак не повлияло бы на его решение.
В Лионесс прибыл соискатель совсем другого рода: брат Умфред, дородный круглолицый странствующий проповедник, уроженец Аквитании, ранее промышлявший на Пропащем острове и в епархии Скро.
Руководствуясь инстинктом, таким же чутким и безошибочным, как нюх, позволяющий хорьку выследить кролика и схватить его за горло, брат Умфред снискал расположение королевы Соллас. Настойчивый сладкоречивый подход миссионера был неотразим: королева обратилась в христианство.
Брат Умфред устроил часовню в Башне Палемона, буквально в нескольких шагах от анфилады апартаментов королевы Соллас. По рекомендации Умфреда, королева и принц Кассандр совершили обряд крещения и обязались ходить на заутреню в часовню.
Затем брат Умфред попытался обратить короля Казмира — и поплатился за самонадеянность.
«Чем ты здесь, в сущности, занимаешься? — потребовал разъяснений Казмир. — Ты ватиканский шпион?»
«Я смиренный служитель Всевышнего, — ответствовал Умфред. — Проповедую благую весть надежды и любви всем смертным без исключения, вопреки лишениям и преследованиям. Не более того».
Король Казмир презрительно рассмеялся: «Как насчет гигантских соборов в Аваллоне и Тасиэле? Деньги на их строительство получены от твоего „всевышнего“? Разумеется, нет. Их выжали из крестьян».
«Ваше величество, мы смиренно принимаем подаяния».
«Казалось бы, для всемогущего бога было бы проще чеканить монету, нежели притворяться нищим… Чтобы никаких больше „обращений“ у меня тут не было! Если ты примешь хоть ломаный грош от кого бы то ни было в Лионессе, тебя будут гнать кнутом отсюда до Смутного порта и отправят обратно в Рим в холщовом мешке».
Брат Умфред поклонился, не выражая ни обиды, ни возмущения: «Как будет угодно вашему величеству».
Сульдрун находила поучения брата Умфреда невразумительными, а его манеры — амикошонскими. Она перестала ходить в церковь, чем вызвала недовольство матери.
У Сульдрун почти не осталось времени для самой себя. Высокородные девицы сопровождали ее практически весь день, хихикая и сплетничая, замышляя мелочные интрижки, обсуждая платья и манеры и разбирая по косточкам гостей, приезжавших в Хайдион. Сульдрун редко оставалась в одиночестве, а возможность удалиться в старый сад предоставлялась еще реже.
Однажды, ранним летним утром, солнце светило так сладостно, а дрозд разливался такими печальными пересвистами в оранжерее, что Сульдрун просто не могла не уйти из дворца. Она притворилась, что недомогает, чтобы избежать общества горничных и фрейлин — те не преминули бы заметить ее отсутствие и сделать вывод, что она устроила свидание с любовником — и, пробежав вверх по сводчатой галерее, скрылась за трухлявой дверью в стене и спустилась в сад.
Что-то изменилось. У принцессы возникло ощущение, что она впервые видит свой сад — несмотря на то, что каждая деталь, каждое дерево, каждый цветок были ей знакомы и дороги. Сульдрун озиралась по сторонам, горестно сознавая потерю детского ясновидения. Она заметила признаки запустения: наглые пучки буйных сорняков теснили скромно растущие в тени колокольчики, анемоны и фиалки. Напротив, среди кипарисов и маслин, крапива поднялась выше гордого златоцветника. Тропу, которую она так старательно выложила пляжной галькой, местами размыло дождем.
Сульдрун медленно подошла к старому цитрусу: здесь она провела столько мечтательных часов… Сад словно съежился. Воздух полнился просто солнечным светом, а не чарующим сиянием, предназначенным только для нее и только здесь. А дикие розы, несомненно, распространяли более пьянящий аромат, когда она впервые спустилась в этот сад. Послышался шорох скрипящей под ногами гальки — обернувшись, Сульдрун обнаружила расплывшегося в лучезарной улыбке брата Умфреда. На проповеднике была бурая ряса, перевязанная черной веревкой. Монах откинул капюшон на спину, выбритая розовая лысина сверкала на солнце.
Проворно убедившись в том, что вокруг больше никого нет, брат Умфред поклонился и молитвенно сложил ладони: «Благословенная принцесса, неужели вы гуляете так далеко без сопровождения?»
«Именно так — я прихожу сюда, чтобы никто не нарушал мое уединение, — тоном, лишенным всякой теплоты, ответила Сульдрун. — Мне нравится быть одной».
Продолжая елейно улыбаться, Умфред снова огляделся: «Укромный уголок. Я тоже наслаждаюсь одиночеством — может быть, мы с вами сотворены из одного и того же теста?» Умфред подошел ближе, остановившись на расстоянии протянутой руки: «Рад, что нашел вас здесь. Честно говоря, мне давно хотелось с вами побеседовать».
Сульдрун отозвалась еще холоднее: «Я не желаю беседовать ни с вами, ни с кем-либо другим. Я сюда пришла, чтобы мне никто не мешал».
Брат Умфред скорчил шутливо-ироническую гримасу: «Уже ухожу! И все же, неужели вы думаете, что вам подобает оставаться одной в глухом овраге? Можно себе представить, как распустятся языки, если об этом узнают при других дворах! Все будут гадать: кому вы оказываете благосклонность в такой интимной обстановке?»
В ледяном молчании Сульдрун повернулась к священнику спиной. Брат Умфред отреагировал еще одной комической гримасой, пожал плечами и засеменил вверх.
Сульдрун села на траву, прислонившись к стволу цитруса. Она подозревала, что монах притаился где-то выше, среди скал, надеясь узнать, кому она назначила свидание.
В конце концов она встала и начала подниматься по тропе. Возмутительное осквернение старого сада присутствием Умфреда частично восстановило былые чары, и по пути Сульдрун задерживалась, чтобы вырвать сорняки. Может быть, завтра утром у нее найдется время на уничтожение крапивы.
Совещаясь с королевой Соллас, брат Умфред выдвинул несколько предложений. Королева поразмышляла, после чего, в приступе холодной решительной злобы — Сульдрун давно не вызывала у нее никаких нежных чувств — дала соответствующие указания.
