Вернор Виндж - Конец радуг
Роберт улыбнулся в ответ. Кретины вроде миз Чамлиг будут всегда. К счастью, она тут же нашла другую тему.
– Ой! Посмотрите, который час! Мне уже пора начинать урок удаленного поиска. Прошу меня извинить.
Чамлиг повернулась и, выйдя на середину комнаты, ткнула рукой в воздух:
– Здравствуйте! Санди, перестань играть с единорогами! Роберт вытаращился на пустой класс, на женщину, разговаривающую сама с собой. Так много технологии…
На улице ученики разошлись. Роберт остался обдумывать свою новую встречу с «академической жизнью». Могло быть и хуже. Это стихотвореньице – более чем хорошее для этих людей. Аплодировал даже Уинни Блаунт. Произвести впечатление на человека, который тебя ненавидит, всегда в какой-то степени триумф.
– Мистер Гу?
Голос прозвучал просительно. Роберт вздрогнул. Тот самый мальчик, Ороско, притаившийся за дверью класса.
– Привет! – сказал он и выдал мальцу великодушную улыбку.
Возможно, слишком великодушную. Ороско вышел из тени и зашагал рядом с ним.
– Я… я хотел сказать, что ваше стихотворение просто чудесно!
– Вы слишком добры.
Мальчик показал рукой на залитую солнцем лужайку.
– У меня было такое чувство, будто я в самом деле там, бегаю на солнце. И все это без гаптики, без контактов или носимых. – Его взгляд уперся в лицо Роберта – и ушел в сторону. Это было выражение почтения, которое могло бы что-то значить, если бы сам говоривший представлял хоть какую-то ценность. – Я готов спорить, что вы не хуже любого из самых лучших рекламщиков.
– Я тоже готов спорить. Мальчик на мгновение смутился.
– Я заметил, что вы не носите. И мог бы в этом вам помочь. Может быть, мы могли бы составить команду. Вы мне со словами помогли бы работать… – Еще один быстрый взгляд на Роберта, и остальное мальчишка просто выпалил: – Мы могли бы друг другу помочь, и еще я мог бы вам одно дело предложить. Это может быть куча денег. Ваш друг мистер Блаунт уже записался.
Еще шагов десять они прошли молча.
– Так, профессор Гу, что вы скажете?
Роберт добросердечно улыбнулся Хуану, мальчишка просиял, и тогда Роберт ответил:
– Ну, молодой человек, я скажу, что раньше ударит мороз в аду, чем я вступлю в одну команду со старым дураком вроде Уинстона Блаунта – или с молодым дураком вроде вас.
Бэмс!
Мальчишка отшатнулся, как от удара в лицо. Роберт пошел дальше, улыбаясь. Мелочь, конечно, но, как и стихотворение – это только начало.
07
ИНЦИДЕНТ С ЭЗРОЙ ПАУНДОМ
В утренних озарениях Роберта была и плохая сторона. Иногда он просыпался не с грандиозным решением, а с жутким осознанием, что проблема реальная, непосредственная и явно неразрешимая. Это была не тревожная одержимость, а форма защитного творчества. Иногда угроза оказывалась полностью неожиданной, но чаще это было ранее известное неудобство, ставшее вдруг смертельно серьезным. Такой панический приступ обычно вел к реальным решениям, как когда он изъял из печати свое первое стихотворение, спрятав от публики его наивность и поверхностность.
Очень редко случалось, что новая проблема действительно неразрешима, и остается только трепыхаться в приближении неминуемой катастрофы.
Вчера вечером, уходя с презентации в Фэрмонте, он чувствовал себя отлично. На мелкоту он произвел впечатление, да и на таких, как Уинстон Блаунт – более утонченная разновидность дураков, – тоже. Жизнь налаживается, я возвращаюсь. Роберт за ужином витал в облаках, отключившись от назойливой Мири, которая все приставала к нему насчет того, как она может ему помочь. Боб до сих пор не вернулся. Роберт, не напрягаясь, донимал Элис вопросами о последних днях Лены. Она его не звала перед концом? Кто был на ее похоронах? Элис казалась терпеливее обычного, но все равно – не очень обильный источник информации.
С этими вопросами он и ушел спать.
А проснулся с готовым планом поиска ответов. Когда Боб вернется, они поговорят о Лене чистосердечно. Какие-то ответы Боб ему даст. А остальные… на уроках «поиска и анализа» Чамлиг упоминала «Друзей приватности». Есть методы проникнуть сквозь ложь. Роберт все лучше и лучше овладевал методикой поиска и анализа. Так или иначе, а пропавшее из памяти время с Леной он восстановит.
Это были хорошие новости. Плохие всплыли, когда он лежал, дремал и планировал, как ему превратить технологии в прожектор поиска Лены… Плохие новости – абсолютная, нутряная уверенность, которая заменила смутное беспокойство ранних дней. Вчера мои стихи произвели впечатление на сосунков. Тут нечему радоваться, и дурак он, что позволил этой радости согреть себя хоть на миг. Любое приятное тепло должно было тут же схлынуть, когда этот Хуан Как-Его-Бишь объявил, что Роберт талантлив, как рекламщик-копирайтер. О Господи!
Но Уинстон Блаунт аплодировал небольшому этюду Роберта. Уинстон Блаунт, который наверняка разбирается достаточно, чтобы судить. И здесь утреннее озарение Роберта подставило ему аплодирующего Уинни, размеренный ритм рук, улыбку на его физиономии. Это не взгляд врага, превзойденного и пораженного. Никогда бы в прежние дни Роберт это за такой взгляд не принял. Нет, Уинни над ним издевался. Уинстон Блаунт говорил ему то, что он и сам должен был знать с самого начала. Его стишок навынос – дерьмо и годится только для публики, которая привыкла жрать дерьмо. Роберт долго лежал неподвижно, стон застрял в горле – он вспоминал банальные слова стихотворения.
Вот это и было гениальным озарением в темноте раннего утра – вывод, которого он избегал каждый день с тех самых пор, как восстал из мертвых. Я утратил музыку слов.
Каждый день на него накатывали идеи, но ни одной стихотворной строчки. Он говорил себе, что его гений вернется вместе с другими умениями, что он возвращается медленно, небольшими стихами – и все это был мираж. Сейчас он уже понял, что это мираж. Внутри он мертв, его дар превратился в ничто, оставив случайные механические курьезы.
Это мы еще посмотрим!
Он скатился с кровати и пошел в ванную. Воздух был прохладен и недвижим. Роберт выглянул из полуоткрытого окна ванной в садик, на кривые хвойные деревья, на пустую улицу.
Боб и Элис отвели ему комнату наверху. Приятно было снова бегать вверх и вниз по лестницам.
На самом деле ничего в его проблемах не изменилось. У него не было новых доказательств, что увечье его неизлечимо. Просто вдруг – с полной определенностью Утреннего Наития – он в этом уверился. Но черт побери, ведь может же быть хоть раз, что я паникую без оснований! Может быть, одержимость смертью Лены навалилась на него, и теперь он всюду видит смерть?
