Юрий Манов - Тринадцатый апостол
Семенов спрыгнул первым. Едва переведя дух и хватанув зубами рассыпчатого снега, он залег за лиственницу и начал длинными очередями прикрывать выпрыгивающих в окно апостолов. И видимо, успешно: в вагоне раздались гортанные крики, и на пару минут выстрелы там стихли.
— Так, со мной двое, — вслух считал Семенов выпрыгивающих апостолов, — трое, четверо, пятеро. А это, судя по комплекции, Мариванна. Да, тяжеловато ей с такими формами из окошка-то сигать. Так, еще кто-то показался, спрыгнул-то как ловко.
В эту секунду в штурмуемом вагоне опять раздались длинные очереди, посыпались стекла. Последним выпрыгнул Стрельцов. Едва приземлившись, он перевернулся через голову и закинул обратно в окно «эргэдешку». Дождавшись, пока оттуда полыхнуло огнем, метнулся к деревьям. Он не успел совсем немного, метров пять. Словно споткнувшись, упал, но тут же, подхватив автомат, поднялся и, сильно хромая, добежал до сугроба, откуда его старались прикрыть в пять стволов.
— Черт, луна, мать ее, полная, как на ладони. — Стрелец выругался, разглядывая рану на бедре. — Все, командир, жми кнопку. Наших там больше нету. Живых нету… Так что жми, и уходите, я прикрою.
— А ты что же?
— Я все, я отбегался. — Стрелец показал ладонь, почерневшую от крови. — Пулемет мне оставь, гранаты. Индпакетов пару, и уходите. Их еще много, тут серьезная засада.
Семенов не стал спорить, молча передал пулемет, отстегнул «яичник» — подсумок с «эргэдешками», магазины. Крепко пожал Стрельцу руку. Скомандовал: «Отходим».
Они отошли метров пятьдесят, когда со стороны Поездка снова раздались выстрелы. Тут же грохнул мощный взрыв. И еще минут десять длинные пулеметные очереди говорили о том, что Стрелец жив. Потом все стихло. Не останавливаясь, Семенов снял шапку и скомандовал: «Быстрее».
Капитан Стрельцов и взрыв «оружейки» дали им минут тридцать форы. Проваливаясь по пояс в снег, шестеро выживших апостолов уходили в тайгу, проклиная полную луну. Дорогу среди голых черных лиственниц прокладывал Семенов, лихорадочно обдумывая сложившееся положение. А положение было хуже некуда: на улице мороз, градусов пятнадцать, дальше еще похолодает. Все апостолы — в легкой форменной одежде, только Буткевич в зимней камуфляжке и Мариванна в домашней телогрейке. Оставаться на ночь в лесу глупо — замерзнешь, костер разводить нельзя — заметят, сдаваться бессмысленно: кто бы они там ни были — не пощадят.
— Карту, — коротко скомандовал Семенов на пятиминутной передышке, посветил развернутый лист фонариком.
Это на карте пять километров — крохотный отрезочек, а когда бредешь по снегу, дрожишь от холода и мало на что надеешься… Но никто в панику не ударялся, а когда вышли к реке, даже повеселели. По реке идти было много легче, но все равно уставали быстро.
— Ну что, командир, — зябко ежась, предложил Нечаев, — может, костерчик? А то, я чувствую, у меня уже пальцам каюк.
Семенов, хмурясь, отрицательно мотнул головой и в который раз включил фонарик, чтобы сверить путь по компасу:
— Скоро уже, погреешься…
Объект, обозначенный на карте как «Леспромхоз имени Н. Кольцова», оказался заброшенным поселком в десяток домишек с лесоскладом. Все окна в поселке были темны, лишь в каморке у склада горел свет. Минут пять они пролежали в сугробе у дороги, изучая обстановку.
— Смотри, командир, — ткнул Семенова под локоть Нечаев, — кажется, машина.
И точно, у каморки завелся и начал прогревать движок «ШиШиГа» — армейский, судя по тенту, «ГАЗ-66».
— Я на разведку, — вызвался Абрамян.
Семенов гнал машину, вдавливая газ до полика и чувствуя, как по спине разливается что-то липкое и горячее. Рядом на сиденье стонал раненый Абрамян, из кузова даже сквозь рев двигателя слышался рев Буткевича: «Ухо! Где мое ухо?!»
Через переезд им пришлось прорываться с боем, буквально сквозь строй. Видимо, у мятежников было хорошо со связью, и после перестрелки в леспромхозе они сумели предупредить своих на железной дороге. Но командиром у них, видимо, лох был, дорогу перекрыл только шлагбаумом, на «огневую мощь» понадеялся.
Шлагбаум Семенов снес с ходу, выстрел гранатомета оказался неточным и вырвал только задний борт «ШиШиГи», зато из автоматов машину отделали изрядно.
«Только бы до „зимника“ добраться, — молился про себя Семенов, пригибаясь к рулю, словно это могло спасти от свистящих вокруг пуль. — Только бы до „зимника“…»
Они добрались до «зимника» — трассы, проложенной по льду реки. Там раненый Нечаев спрыгнул из кузова, чтобы прикрыть «ШиШиГу» от погони. И еще километров пятьдесят Семенов гнал по льду, пока из пробитого бака не вытек весь бензин.
Семенов не верил в чудеса, но их спасение фактически чудом и являлось. Охотничью избушку нашел Буткевич, когда еще стоявшие на ногах апостолы отправились искать дрова для костра.
Еще не веря в такую удачу, Семенов с Буткевичем втащили стонущих Абрамяна и Мариванну в домик, занесенный снегом чуть ли не по самую крышу, и немедленно растопили печку — бочку из-под соляры, поставленную на попа, с трубой из спаянных консервных банок. Печка тут же загудела, и избушка наполнилась теплом. И они практически сразу заснули. Впервые за полтора суток.
Мешочка муки и банки с жиром, найденных в избушке, хватило на четыре дня. Апостолы растягивали скудный рацион, как могли, но что такое пара изжаренных в печке лепешек для голодных, уставших, обмороженных и раненых людей? Потом кончилось и это. За последние десять дней они съели только пару ворон, сваренных с горсткой ягод дикого шиповника, которые Буткевич с великой осторожностью собрал с занесенного снегом куста.
И еще была шоколадка — «Баунти». Мариванна, в очередной раз придя в сознание, решила привести себя в порядок и начала рыться в сумочке, разыскивая зеркальце, и вдруг закричала:
— Мальчики, смотрите, «Райское наслаждение»!
Все посмотрели на нее без особого удивления, «мамка» частенько в бреду кричала и не такое, но сейчас… Сейчас Мариванна торжественно, словно знамя боевое, поднимала над головой батончик в блестящей обертке…
Они поделили две шоколадные конфетки по-честному, на четыре равных доли, и долго с наслаждением облизывали их. Только Буткевич вдруг засунул ее целиком в рот и начал жевать, жевать, жевать. По израненным щекам его градом текли слезы.
А на следующий день он предложил Мариванну съесть.
Семенов едва успел спрятать автомат Буткевича (от греха подальше), как тот ворвался в дверь, едва не сбив майора на пол.
— Там! Там! — заорал Буткевич, указывая рукой на крохотное окно. — Там стоит это!…
Семенов почти не сомневался, что у лейтенанта с голодухи «поехала крыша», но к окошку подошел. Он много чего повидал в жизни, но сейчас у него от ужаса прямо-таки зашевелились оставшиеся волосы на голове. Метрах в пяти перед избушкой — стоял? стояла? — стояло нечто. Существо трехметрового роста, покрытое густой бурой шерстью. Но не рост больше всего поражал, а глаза на полностью заросшем лице. Ослепительно, нереально голубые глаза, светящиеся словно изнутри. Они завораживали, приковывали к себе, не позволяя отвернуться.
