Филип Фармер - Гоблин осатаневший
Калибан чистосердечно поведал им все с самого начала, уверенный, что уж теперь-то непременно угодит под трибунал. Но эти два новых офицера оказались отнюдь не меднолобыми солдафонами, не рабами уставов — сами постоянно попадали в неприятности за всяческие нарушения и длинный язык. Они посоветовали Калибану выбросить из головы встречу с Вилером. А что до расстрела пленных, так то была военная необходимость, и весьма сомнительно, чтобы сержанты подали рапорт о случившемся. Но если все же и подадут, далеко по команде он не пройдет.
Риверс — отец Берни — закрепил Калибана за своим штабом. Он сразу оценил разностороннюю одаренность юного атлета. За те считанные месяцы, которые Калибан провел в пехотном полку (когда выяснился его настоящий возраст, юношу тут же демобилизовали), оба старших офицера признали полное его превосходство. И оба были буквально им очарованы.
Док и после войны не утратил связей со своими новыми друзьями. Поступив в Гарвард (университет, в котором прежде учился Риверс), он закончил весь курс экстерном, всего за два года. С головой погрузившись в занятия, Калибан ни разу за это время не принял участия ни в каких студенческих спортивных состязаниях, считая это делом не вполне для себя честным и не желая поднимать вокруг своей персоны сенсационную шумиху. На медицинском курсе Хопкинса, куда Калибан записался по завершении учебы в Гарварде, он решил заниматься уже в нормальном темпе, без экстерната, что позволяло ему нагрузить себя множеством дополнительных дисциплин. Дружба с профессорами открывала двери любых нужных лабораторий. Закончив курс в 1926 году всего лишь интерном, он обладал познаниями доброго десятка докторов самых различных наук. И непрерывно продолжал расширять кругозор — включая время своей весьма напряженной практики в отделении нейрохирургии.
В 1927 году Девятеро бессмертных впервые пошли на контакт с одаренным выпускником, и уже в начале 1928-го он получил от них формальное предложение о сотрудничестве. А на ужасающие пещерные церемонии Девятки в восточной части Центральной Африки Док попал в 1929 году. К тому времени он уже и сам причастился бессмертия и рассчитывал жить бесконечно, если, конечно, исключить возможность гибели при несчастном случае или самоубийство. Более того, несчастный случай мог стать закономерным итогом его жизни, стоило лишь ослушаться повелений Девяти бессмертных. Но в делах, которые их всерьез не касались, Калибан волен был поступать по собственному разумению. Он мог спокойно продолжать свою борьбу с уголовным миром, мог разрабатывать и доводить до ума методику нейрохирургического подавления преступных наклонностей. Как выяснилось много позднее, под его скальпель неоднократно попадали уголовники из числа весьма видных прислужников Девятки, в том числе даже два кандидата на место в ее составе. Но, поскольку это никак не затрагивало главных проектов ложи бессмертных, они решили не вмешиваться.
Из Калибана с самого младенчества выковывали сверхчеловека, способного один на один сразиться с мировым злом. Разумеется, его отец не стал бы понапрасну тратить свои силы и время, если бы в ребенке от рождения не проявились фантастические возможности. Гены позволяли Калибану даже и без всяких педагогических ухищрений стать величайшим в мире атлетом — вторым по силе, если быть вполне точным. Его родным дедом являлся Ксоксаз, один из Девятерых, старец по меньшей мере десяти тысяч лет от роду. Отец самого Ксоксаза, родившийся за 400 веков до нашей эры (по умозрительным прикидкам Калибана) и происходивший из первобытных общин позднего каменного века, оставил своему сыночку в наследство костяк и мышцы, равных которым не было в современном мире. Существовали веские основания предполагать, что за долгие века Ксоксаз и два его братца густо наследили в ветвях генеалогического древа, которое в конечном счете увенчалось появлением Грандритов.
Отец Калибана, тоже кандидат в ложу, в 1888 году подвергся воздействию побочных эффектов эликсира бессмертия. Испытав временное помешательство, он прославился как Джек Потрошитель, автор потрясших всю Европу кровавых автографов, а когда пришел в себя и осознал содеянное, бежал в Америку. Но прежде успел стать отцом Джеймса Клоумби, будущего лорда Грандрита, известного также среди племен как "Тылсс", а в цивилизованном мире под англизированной версией того же имени, изобретенной неким бойким беллетристом.
Отец Калибана, донельзя потрясенный содеянным под влиянием эликсира, дал обет искупить смертный грех и второго своего сына растил как смертельное оружие для борьбы со злом. В результате жесточайших физических, интеллектуальных и нравственных упражнений из ребенка вырос настоящий супермен.
Но ничто в природе не достается даром, размышлял Калибан.
Вселенная — своего рода весы, чашами которых являются макрокосм и микрокосм, и сложнейшее ее творение, человек, балансирующий на стрелке этих весов, между атомом и звездой, — отнюдь не исключение из общего правила. Доку тоже пришлось поплатиться. Высокие идеалы и цели, которым он подчинил всю свою жизнь, выковали в его душе чересчур строгий самоконтроль. Железное внутреннее табу. Космическую отстраненность. И, чтобы уж быть до конца честным, чувство превосходства над окружающими, гордыню — неважно, как тщательно удавалось скрывать это от других и, что горше всего, от себя самого. Гордыня, именно она возвела непроходимый барьер между ним и людьми.
Калибан не стремился стать Агасфером в человеческом мире — таким сделал его родной отец.
И главным намерением сурового родителя был именно бунт против засилья Девяти бессмертных — Док ничуть не сомневался в этом. Ведь именно на них отец возлагал вину за собственное помешательство и за ту непомерную цену, которую до сих пор приходится платить человечеству за благополучие тайной ложи. Борьба с криминальным миром занимала в этом плане место подготовительного этапа, служила сыну закалкой. Отец выжидал удобный момент, чтобы вместе с Калибаном объявить открытую войну Девятке. Но до поры держал всю затею в глубокой тайне, скрывая даже от сына.
Тем временем, прежде чем родитель успел приоткрыть перед сыном свои благородные планы, Девятеро предложили юноше отведать эликсир бессмертия. Соблазненный перспективой прожить тысячелетия, Калибан, до тех пор кичившийся своей нравственной чистотой, клюнул на удочку нечистого и ответил безусловным согласием. И не обмолвился отцу ни словом. Оба они ничего не знали о взаимоотношениях другого с Девяткой. Отец скрыл от сына, что является кандидатом. А у Калибана, в то время еще не допущенного на жуткие церемонии в африканских пещерах, и вовсе не имелось веских причин откровенничать с отцом о своей причастности.
