Юрий Петухов - Приключения, Фантастика 1993 № 2
Перелетев через могилу, он, пересилив страх, оглянулся.
Анфиса бесновалась на могиле. Рука, торчащая из земли, впилась в ее лодыжку и не давала бежать.
— Беги, Тима! — услышал Тимофей голос матери.
Он понесся по тропе, а сзади начался такой шабаш, что волосы у него на голове зашевелились. До дома оставалось уже совсем немного. Вдруг, не заметив в темноте сильно выступающий корень, он споткнулся и со всего размаха рухнул на землю. В ноге что-то хрустнуло. Попробовал встать, но нога полыхнула такой острой болью, что он чуть не потерял сознание. Под руку подвернулась какая-то палка. Опираясь на нее как на костыль, с огромным трудом встал. Попробовал идти. Каждое встряхивание больной ноги ударом отдавалось в голове. Медленно двинулся к дому. Он прошел метров десять, как вдруг сзади, за деревьями, раздался приближающийся вой. Страх подстегнул его. Сзади, среди деревьев уже мелькала Анфиса. Она была страшна. С развевающейся гривой седых волос, с горящими белым огнем глазами и сыплющимися во все стороны синими искрами, она огромными прыжками неслась по тропе. Он уже больше не оглядывался. Отбросив костыль, он начал прыгать на здоровой ноге. Он уже распахивал входную дверь, когда когтистая лапа вцепилась в полу его пиджака. С неожиданной для себя силой он рванулся. Раздался треск и, с оборванной полой, он ввалился в сени.
Захлопывая дверь, навалился на нее всем телом. Но было рано вздыхать с облегчением. Анфиса, споткнувшись на последней ступени крыльца, рухнула с вытянутыми в дверной проем руками. Дверь не закрывалась, защемив кисти, и поэтому Тимофей не мог задвинуть засов. Ведьма навалилась на дверь плечом. Упираясь в дверь изнутри, Тимофей ужаснулся, чувствуя огромную силу старухи. Он понял, что продержится не долго. Чувствовала это и ведьма. Не спеша, миллиметр за миллиметром, дверь поддавалась под ее натиском. Тимофей терял уже последние силы, как вдруг рука наткнулась на спасение. Зажав в пальцах рукоять топора, он одним взмахом отсек обе кисти Анфисы. Дверь захлопнулась, и он задвинул засов. Теперь между ними была хоть и иллюзорная, но преграда. Все тело у Тимофея стало ватным.
Казалось, последние силы вытекают вместе с потом. А пот лил с него в три ручья. Организму после страшного напряжения нужна была разрядка, и он разряжался таким пассивным способом.
Ноги подкосились, и Тимофей буквально сполз по стене, оказался сидящим на полу. Все тело, включая внутренности, колотилось мелкой дрожью. Он вспомнил, как шевелились скрюченные пальцы всего в нескольких сантиметрах от его лица. Эти кисти напоминали кровососущих пауков. Воображение вкупе с памятью услужливо подсовывало эти когтисто-хищные пальцы к самому лицу, пихало прямо в глаза.
Казалось, он даже чует запахи, источаемые этими руками, сладковато-приторную смесь. Смесь из запаха сырой земли и аромата гниющей, разлагающейся плоти. Его чуть не вырвало, когда он вспомнил, что всего несколько часов назад целовал эти руки, а эти пальцы трупа ласкали все его тело!!!
Он тихонько смеялся, откинувшись спиной на дверь. Похоже было, что начала «крыша ехать». Тихий смех перешел в дикий хохот. Подхватившись, Тимофей с хохотом и криками, беснуясь, носился по сеням.
— Что, догнала, ведьма?! Ха-ха-ха!!! Жизни моей захотела?! Крови?! Ха-ха-ха!! Ты хотела рвать меня зубами?!
Ха! Врешь, бестия!!! Это я, а не ты!!! Это я буду рвать тебя зубами!!! — Тимофей схватил с пола отрубленную кисть ведьмы и вонзил в нее зубы. Рев, раздавшийся за дверью, вдруг отрезвил его. Выпустив отрубленную кисть, он прислушался. За дверью все стихло. На цыпочках Тимофей подкрался к входной двери и прижался ухом. За дверью слышалось всхлипывание. На крыльце кто-то рыдал нежным голосом.
— Эй! Кто это!
— Я это, Тима, Анфиса, — послышалось в ответ сквозь всхлипывания. — Что с тобой, Тима, ты болен?
— Я?! Не заговаривай мне зубы, ведьма!!
— Ну, вот опять, — рыдания за дверью усилились.
— Да за что же ты меня ведьмой-то?
— То есть как за что??? Ты же мертвая…
— Да какая же я мертвая-а-а-а?? — Анфиса зарыдала еще пуще.
— Может, скажешь, с кладбища…
— Да с какого кладбища?? Только мы из дома вышли, родимый, как ты на землю упал. Я к тебе, а ты без сознания лежишь. Насилу в чувство тебя привела. А ты, как меня увидел, закричал дико и по земле кататься стал. И тоже все «ведьма» да «ведьма»! А потом оттолкнул меня и в дом кинулся как угорелый. Дверь захлопнул и на засов. Не сделай ничего с собой, Тима! Ты не в себе! Открой дверь, Тимочка! Слышишь? Я боюсь за тебя, Тима-а-а!!
Тимофей засомневался: «Неужели действительно просто приступ? Но ведь со мной же такого не было никогда! Да, конечно же, это просто бред!»
От сердца отлегло, и он, шагнув к двери, взялся за засов.
Нога за что-то запнулась. Отодвигая левой рукой засов, он пошарил правой в темноте под ногами. Его рука наткнулась на обрубленную кисть. Дряблая кожа и длинные когти. Даже на ощупь было ясно, эта рука не могла принадлежать молодой женщине. К счастью, он не успел отодвинуть засов, вернее, отодвинул лишь до половины. Задвинув его до упора назад, он в ярости крикнул:
— А про руки скажешь, что из анатомического театра принесла?!!
Ответом был страшной силы удар в дверь. Дверь затрещала. На голову Тимофею посыпалась труха. Удары посыпались на дверь один за другим. Нужно было что-то делать, так как дверь хотя и была прочной, но такого натиска долго бы не выдержала. В промежутках между ударами нечеловеческий голос ведьмы монотонно вещал:
— Ты все равно будешь моим. Все силы АДА помогают мне! Сама судьба предназначила тебя мне.
Забившись в угол, Тимофей лихорадочно думал. Нужно было предпринять что-нибудь для собственного спасения.
Не хотел он уподобиться скоту, безропотно идущему на убой. «Где, где, думал он, — путь к спасению? Спасению?»
Он сосредоточился. Где-то в глубине памяти мелькнули слова матери о том, что его может спасти. Он напрягся и вдруг как будто снова услышал всю фразу, сказанную матерью:
— «Помни! Лишь символы веры тебя спасут!»
«Что, что она имела в виду?» — думал он, а ноги уже сами несли его в ее комнату. Припадая на больную ногу, по скрипящим ступеням он поднялся наверх. Уже переступая порог комнаты, на мгновенье приостановился. Он услышал, как со страшным грохотом рухнула в сенях выбитая входная дверь.
В его распоряжении оставались считанные даже не минуты, а секунды. Ликующий, на одной высокой ноте, вой приближался. Опасность не была видна, а была лишь слышна, и это было во сто крат страшнее. Воображение, мешая думать, дорисовывало все остальное в самых мрачных красках. Тимофей лихорадочно обвел комнату взглядом. Что имела в виду мать? И тут до него дошло. Шагнув к стене, он снял икону Божьей Матери. Вой приближался. Ждать в неподвижности было невыносимо. Страх растянул время до бесконечности.
